– Хм… Погоди, есть еще такое средство – бриллиантин. После него голова блестит и гладкая, как полированная.
– По-твоему, я для того делала химию, чтобы ходить, как полированная? – и я решительно принялась стаскивать платье.
Произошла небольшая стычка. Победу одержала я, хотя Кузина и возмущалась, что беременным не до ухода за золотыми кудрями, да еще химического происхождения.
Кудри у меня совсем не золотые. Просто я их мою ромашкой. Более того – они не кудри. Просто я сделала легкую химию, только на концах волос, отчего концы посветлели, и вместе с ромашкой получается неплохой эффект. После мытья накрутить на крупные бигуди – и всю неделю прекрасно держатся. Я с таким трудом нашла нужное сочетание всех этих средств – химии, импортного шампуня, ромашки и бальзама для волос – и не могла позволить Кузине загубить ради ее режиссерских затей мою прическу.
Насчет обуви я с ней согласилась немедленно – только низкие каблуки! Тем более, что они вошли в моду. Но по этому случаю даже из «Детского мира» исчезли годами там пылившиеся трехрублевые сандалеты тридцать шестого размера. Так что если Кузина принесет босоножки без каблука, желательно кремового или цвета слоновой кости, я беру их сразу. Кузина горько вздохнула.
Покончив с деталями, мы стали считать варианты. Уж если затевать такую авантюру, так нужно быть готовыми к любому повороту событий.
Кузина заставила меня вспомнить все подробности мартовской ночи и все те слова, какие мы с Борисом сказали друг другу. И мы действительно обнаружили в моих воплях кое-какие двусмысленные закавыки.
– Хватит, – подвела я итог. – А то примусь сочинять, чего не было. Ты же пойми, что я тогда была немножко сумасшедшая. Да и утром тоже… Черт бы побрал этого индюка Званцева! Чуть при нем не разревелась!
– Ничего, и до индюка доберемся! – лихо пообещала Кузина. – Будет знать, как доводить свидетелей до истерики!
В пятницу, в половине восьмого, мы встретились на причале.
Я была в полной боевой готовности – никакого грима, волосы стянуты в хвост на затылке, осанка отрепетирована. Если учесть, что я, не желая травмировать соседей, переодевалась впопыхах в общественном туалете, результат получился неплохой. Одно выдавало меня – босоножки на шпильках. Но кто станет смотреть на ноги беременной женщины?
Во всяком случае, со стороны Кузена такого взгляда не было.
– Айвар – Лита, – представила нас друг другу Кузина.
Айвар был вполне в ее вкусе – большой и красивый.
– Я буду звать вас Кузеном, – предупредила я. – Я так привыкла.
Айвар согласно заулыбался, купил билеты, и мы взошли на борт кораблика.
Главное было – не забыть откликаться на «Литу».
Кузина издевается над моим именем, как хочет. В латышских компаниях делает из меня Литу, в русских – Лильку, потому что родители в свое время догадались – назвали меня импортным именем «Лолита». При той пестроте, которая творится сейчас в латышской ономастике, имя еще ничего, скромное. Могли ведь и Винифредой назвать, если не Индирой.
Кузен встретил кого-то вз знакомых островитян и оставил нас вдвоем. Кузина немедленно потащила меня на нос, чтобы посмотреть на строящуюся телебашню. Если она эту телебашню вблизи не увидит, то ей, видите ли, и жизнь не в жизнь…
– Ты как знаешь, – сказала я, – а я в салон пойду. Здесь же кошмарно дует.
– Перетерпишь, – ответила Кузина. – Беременные женщины по стоячим трапам не лазят.
– Беременные женщины на ветру тоже не сидят.
– Беременные – не сидят, – согласилась хитрая Кузина, но, заметив приближение Кузена, добавила, что свалиться с лестницы для беременной страшнее, чем полчаса посидеть на свежем воздухе.
И она усадила меня на самом носу, лицемерно мотивируя это тем, что на носу якобы качка не так заметка. Мореходные познания Кузины, называвшей лестницу трапом и пассажирский салон каютой, привели Кузена в такой восторг, что он и не задумался, какая может быть качка в абсолютно безветренную погоду.
Зато задумалась я – почему это мужчины так любят, когда женщины говорят заведомые глупости? Хотят хоть по контрасту выглядеть умнее, что ли?
Кузина договорилась даже до бейдевинда и галсов, не имевших к речному трамвайчику ни малейшего отношения. Мне очень хотелось встрять и напомнить ей, что здесь не яхта, но портить игру Кузины я не хотела. Кто ее знает, а вдруг ее судьба – именно этот Кузен?
Время от времени Кузина поглядывала на меня весьма лукаво, и я понимала, что это значит. Держись, говорила взглядом Кузина, не пройдет и суток, как мы проучим твоего разлюбезного Бориса, а потом и до индюка Званцева доберемся!
Пока трамвайчик огибал Заячий остров, пассажиры устраивались с удобствами. Одни вылезали из салонов на палубы, другие – наоборот, прятались от ветра в салоны.
Один такой любитель свежего воздуха сел со мной рядом. Я аккуратно подвинулась, чтобы ему не моститься на самом краю.
Так бы мне и сидеть, повернувшись к нему боком, а к Кузине и Кузену лицом, но я почувствовала, что он переменил позу. Судя по движению, он повернулся ко мне. Видимо, его заинтересовало мое лицо, потому что о фигуре сегодня не могло быть и речи.
Наши бедра соприкасались, и мне это все не очень понравилось. Я решила, что надо повернуться к нему и так на него посмотреть, чтобы он сразу понял свое место.
Воспользовавшись тем, что Кузина показывала Кузену чью-то фотографию, я повернулась.
– Здравствуйте, – сказал он.
– Здравствуйте… – машинально ответила я.
Мне показалось, что я его узнала. Но поручиться я не могла. Если это был тот, кого я заподозрила, то он здорово похудел. А другой кандидатуры в памяти не всплывало.
Я отчетливо помнила разве что желтую рубашку с закатанными рукавами, которую тот, подозреваемый, носил прошлым летом. Рубашка – вот она, рукава закатаны… Сумка через плечо… Мне показалось, что я и сумку вспоминаю.
Кузен и Кузина повернулись к нам.
– Вот, – сказала я. – Знакомого встретила. Бывают же такие совпадения. Столько времени не видеться – и встретиться посреди реки.
– Олег, – представился он, встал и качнулся вперед, наподобие поклона. И тут я его узнала!
Я окаменела.
Сейчас Кузина что-нибудь брякнет, он назовет в ответ свою фамилию и должность, припомнит обстоятельства нашего с ним знакомства… А судя по влюбленному взору Кузена, он поддержит любое начинание Кузины, даже публичную склоку с представителем угрозыска. И что тогда будет!..
– Как хорошо, что я вас встретила! – стремительно заговорила я, всячески изображая на физиономии восторг от встречи. – Это просто замечательно! Я вас как раз недавно вспоминала! Ну, что у вас нового?
Если бы Званцев знал, каким именно словами я его вспоминала!.. Но я же не соврала, факт воспоминания действительно имел место. Я глядела ему в глаза, не краснея.
Мой восторг явно показался Кузине подозрительным. Надо было смываться.
Я встала и, продолжая говорить крайне неожиданные для Званцева любезные слова, жестом предложила ему следовать за собой – подальше от взрывоопасной Кузины.
– Что нового? – с опаской переспросил он.
– По работе, я имею в виду.
– Вас тут не продует? – со своей обычной ловкостью переменил тему разговора Званцев. Я обрадовалась.
– Давайте пойдем на корму! Там ветер не так чувствуется.
Званцев решительно не понимал, зачем нам вместе идти на корму, и это было написано крупными буквами на его асимметричной физиономии.
Пока Кузина не сообразила, в чем дело, я устремилась к проходу между палубами. У него не было выбора – он пошел следом. Догонять нас не стали. Тем более, что слева по борту проплывала телебашня, и Кузен принялся что-то рассказывать о ней Кузине.
Итак, мы оказались вместе на кормовой палубе. И говорить нам, собственно, было не о чем. Да и молчать – тоже.
Телебашня уплывала. Кораблик резво пыхтел мимо зеленого берега и детей, играющих на янтарном мелководье.