Пыльные письма
Трудно верить в Лондон, Непал и Прагу. Трудно на рассвете марать бумагу – Ни пера ни пуха. Крупинки туши И миндаль на розовой части суши Распускает крылья в туман одетый. Журавли над садом кружатся – где ты? В маленькой мансарде на чемоданах, Разбираешь письма больных и пьяных, Сматываешь строчки, следишь – как жили Лиственницы выси в пространстве шири. Девственницы в белых как ночь сорочках Хоровод водили – абзац и точка. Жег художник легкие акварели, А они желтели и не горели. Жалился воришка – закон что дышло. Плакала старуха – жила и вышла. Мятая открытка – «моей бабуке». Россыпь завитушек – аз-веди-буки. Комец-алеф-о, Коминтерн, комета… Поле вариантов. Зерно момента Проросло и стало чернинкой туши, Вечным иероглифом «будет лучше». И пускай себе колесо лопочет – Распушила верба снежинки почек.
Навсегда
"Голованы не знают Льва Абалкина" (с) АБС
Место мести – май, Поцелуев мост. Смета смерти – клац и чеканка чека. Плац Дворцовой полон опавших звезд… Я Не знаю Этого человека. Я не знаю штопку на рукаве, Три сединки в черном лесу макушки, Третий справа столик в одном кафе, Хриплое морское куку кукушки. Я не знаю книги – Бодлер, Рембо, С золотым тиснением и закладкой. Желтого дивана потертый бок. Пьяного басиста с женой-мулаткой. Кружево ступеней, змею перил Надписи у входа, а выход – вот он. Синева асфальта, лазурь, акрил, Шаг навстречу желтым глазницам окон… Чайник огорчается на плите, Сохнет хлеб, припрятанный под подушку. Ехать надо? К богу пора лететь! Взять с собой Цветаеву и кукушку. Барахлишка маленький чемодан. Комната без полок совсем пустая. Мальчики отправились в Магадан. Девочек похитила птичья стая. Что осталось – родинка у виска, Трубка мира, чайник, оливка, ветка… Ни к чему меня по весне искать. Я не знаю этого человека.
Туман Чембало
В тот день, когда закончится зима, Зеленый луч усталых век коснется И прошлое нежданное проснется И отшумят прибрежные шторма. Ступай со мной на ветреный бульвар, Туда где расцветают абрикосы И девушек распущенные косы Туманят взор мужам нечастых пар. Смотри как ошалелые спешат Троллейбусы, курьеры и туристы. Колдует кофе смуглая бариста. Истаял снег и нечего решать. Из бухты в бухту катер напрокат. Шершава фиолентовая яшма. Дышать легко. Состариться не страшно. Давай опять сыграем в дурака. Я кану в море дней, а ты храни Потомкам для достойного примера Помятые доспехи тамплиера И платье королевы Сен-Дени. С Чембало спала белая чалма, Туман окутал яхты и причалы И чайки раскричались… Ты молчала В тот день, когда закончилась зима.
Котография
Вставайте, Натали, Париж повержен. Весь мир, мадам, лежит у ваших ног. Мы пишем вирши, вы тащите верши. Хотим икры, креветок и миног! Оставьте чай, ведь вы не англичанка! И чашек нет. И блюдец тоже нет. По дому тыгыдыкает тачанка И Фаринелли арию весне Заводит, глядя в порванные шторы – Там хор синиц и вольные хлеба. Ах вам бы, Натали, камзол и шпоры, Интриги, титул, замок… Не судьба. Вас ждет рассвет под соло пылесоса, Холодный душ, метро, привет-пока. Начальственный каприз, цена вопроса, Фрегат мечты и море бардака. Пес знает что опять творится в мире, Закрыт Стамбул, забыл туристов Рим. Ах, Натали, не мы все уронили, Не верьте Ш. Перро и братьям Гримм. Коты умеют в сущности немного – Хранить и греть, будить и утешать. Лежать в ногах, упрямо лезть под ноги, Таскать мышей и рядышком дышать. Коты причина счастья и покоя, Домашних дел и маленьких чудес. Не плачьте, Натали, ну что такое… Улыбка здесь. И я пока что здесь.
Слишком мало
Лето длили. Рвали джинсы, на траву бросали шали. Слезы лили. По Дворцовой босоногими бежали. По парадным заседали – подоконники наружу. Зло и жадно целовали разукрашенных подружек. Поступали. Отступали, забривали, залетали, Трали-вали напевали на заслуженном привале. У Атлантов в ночь прощания плечом к плечу стояли… Кто в Атланте, кто в Тибете, кто в Берлине, кто в Бат-Яме. Кто профессор, кто бродяга без домов и документов, Кто повеса, монсеньор редкоземельных элементов. Кто на яхте. Кто-то в лодке, меч в руках и рог расколот. Цепь объятий. И молитва – да помилует нас город! Нас осталось слишком мало для Европы и Тавриды. Слишком мало, чтобы помнить застарелые обиды. Маг и Башня. Королева Роз в кольчуге Ланселота. Было страшно. Стало ясно – пассажиры и пилоты. У штурвала как один, без выходных, в своей тарелке – Шелком алым штопать небо от Исаакия до Стрелки. Не сдаваться. Дождь по крыше бьет и бабочка на шаре… Им – за двадцать. Прочь сандали, по Дворцовой – побежали?!