Памятник
Давным-давно оплакана война, Но в шуме волн мне слышится «мементо». Так старый танк, попутав времена, Одышливо съезжает с постамента. И обходя бетонные «ежи», Рокочет «Оккервиль», «передовая». Так мерзнет в карауле вечный жид, Цигарку в кулаке передавая. Так пахнет хлеб. Обычный каравай. Без карточек. Ломтями на тарелке. Так дребезжит немыслимый трамвай, Глуша раскаты дальней перестрелки. Так дети верещат: смотрите – кот! И он идет, худой и величавый. Несет поток реки бумажный флот. Вещает репродуктор: над Варшавой… Мементо – мир! Вокзалы, пустыри, Духи, пластинки, вальсы Мендельсона. На улицах цветы и фонари. В Крыму уже готовятся к сезону, Выгуливают платья и собак, Вздыхают над символикой момента… Свистит снаряд. Смердит знакомый страх. Рокочет танк, сползая с постамента.
Сезонное
На грани лета - дождь и соловьи Смело сирень, акация на марше Коты хотят сметаны и любви, Ничейный бог с горы крылами машет. Сереет в полудреме голый пляж - Где вы, неугомонные туристы? Седеет, отуманен, горный кряж, Молчит струна под пальцем гитариста, Потух камин, огонь ушел в золу, Ржавеет ключ под ковриком у входа. Рассохся сок на жмых и пастилу. При чем тут кровь? Нелетная погода. Вас ждет непобедимый дельтаплан Сплошной поток над гривой Узун-Сырта Кальян и кофе-латте, синь и ян... А я останусь здесь, поскольку сыро. И сыр не притворяется луной, И страсть не притворяется отвагой, И соловей, еще не заводной, Щебечет и смеется над бумагой.
Летная погода
Ангел не хочет в космос - там холодно до икоты, Там не растут сладкие баккуроты, Там ничего не растет, не шипит, не блеет - Только звезда гаснущей спичкой тлеет, Бьются о сталь осколки и глохнет рация, Хищное солнце плюется протуберанцами. Сходят часы с орбиты, дробясь на части, Даже до Сына всуе не докричаться, Даже на крыльях не пробежишь ни шагу, Душу собаки глупой не словишь в шапку, Встанешь по стойке смирно - парад планет, Кажется там, в пространстве, и бога нет... Лучше остаться штатным девятой роты, Рвать виноград и сладкие баккуроты, Переводить старушек и письма с хинди, Черных котов доставлять в квартиры в пристойном виде, Шить старым девам чепчики и сорочки, Лезть за кольцом венчальным в гнездо сорочье, Мирно хранить штурманов и пилотов, В тень дельтаплана влиться, легко и плотно, Плотнику подавать доски сырого кедра... Нет же - в четыре тридцать летит ракета. Там человек без царя в голове и сердце, Тесно ему и потно, не оглядеться, Хуже собаки, хуже любой букашки, Капают в рот хлопья безвкусной кашки. Там человек! Ангел, поправив нимб, Крестится и с разбегу летит за ним.
Бойцовый кот - таких осталось мало. Имеет вид побитый и бывалый. Гуляет по горам, ежей пугает, Дурных брехливых шавок избегает, При встрече - рвет. Но лай не стоит драки. Его враги коты, а не собаки . В хлеву трепещет всякая скотина, Когда на бой выходят паладины И черный рыцарь в алых розах ран Орет как в Аскалоне «Босеан!». Кот знает все ходы и козьи тропы, Сеть лисьих нор, сурковые подкопы, Змеиные следы в пыли горячей, Ставок, где черепаха морду прячет, Всех кошек - мавританских и ангорских, Безвестных белолапок черноморских, Заезжих дам в ошейниках и бантах - На всех хватает сил, любви и фарта. Он не домашний, но в домах бывает, Побитые бока отогревает, Бесстрашно спит в кровати и в корзинке, Не брезгует кусочком лососинки, И дарит лаской как собольей шубой - Да, шрам на животе. Не бойся, глупый - Я победил, а враг давно повержен. Кот любит женщин, метко метит вещи, И у огня сидит, чеканный идол, Свирепый паладин земли Тавриды. Он здесь родился и умрет однажды, В какой-то дикой щели, сам, отважно... Сейчас он спит, смешно и беззащитно - Как всякий сильный, ласковый мужчина. Вот так и ты, мой друг, последний рыцарь, Уходишь, чтобы в мире раствориться, С потертым рюкзаком, ножом и флягой... У сердца на груди обрывок флага, А впереди - моря и горизонты, Огни Мумбаи, шерпы и резорты И женщины - богини и землячки И белые одежды зимней спячки. Ступай смелей - до края небосклона, За золотом чумного галеона, За песней тростниковой хрупкой дудки, За пылью необстрелянной попутки... Иди вперед! Упорством пешей тяги Вращают Землю вечные бродяги.
Баллада Френк Мезер
Был ветер тих и профиль склона сер, Следы косуль терялись в горной чаще. ...Он похоронен был на Френк Мезер - С доспехами, мечом и гнутой чашей. Потерянный потомок королей, Швырнувших в небо флаг Триполитанский, Барон руин, бастард Па-де-Кале, Безудержный в бою, любви и танце. Он дрался за героев и князей, Рубил врагов, не разбирая веры, Бродил по лугу - волосы в росе, Блевал с бортов ограбленной галеры. Он помнил Константина - вот глупец, Отбросил плащ и бросился в атаку. Пинали турки сброшенный венец, Царя похоронили как собаку. Он помнил как горел собор. Монах Все рвался в пламя: книги! Книги! Книги! Он помнил труп, застрявший в стременах, И шелк оттенка зреющей клубники. Он помнил чернопарусный дромон, Прорвавший семь кругов ночного ада, Пустые окна брошенных домов, Чужую землю - скудную награду. Он жил в лесу с волками заодно, Палил костры у стен ничейной башни, Смотрел в пустое небо, пил вино Возникшее на дне помятой чаши. Учил детей латыни и письму, Чертил им путь от Аккры до Эдессы, Клал виноград, оливки и хурму К босым ногам таврической принцессы. Когда пришли ордынцы, он возник, Один с мечом - соседи скрылись в чаще - И принял бой, отчаянный старик, И пал в бою. Кто ищет, тот обрящет. Щебечет дрозд, колосья режет серп, Гарцует рыжий конь, белеет парус... Он похоронен был на Френк Мезер, А имени на свете не осталось. * Френк Мезер - гора "Могила чужеземца" в Крыму