— Я — Бальтазар, — как мне казалось, спокойно отвечаю, вот только в моем голосе прозвучала сталь, которую я не планировал туда добавлять. — Я буду смеяться в лицо своим страхам, а теперь иди, приведи себя в порядок…
Кажется, Сонми хотела произнести что-то еще, но я развернулся, двинувшись прочь. Подумав невольно, что мой враг смог сделать то, что может и не получиться у меня. Я выбрал хорошего врага, будет искренне жаль, если я не смогу ей соответствовать. Нет ничего более обидного, чем не соответствовать СВОИМ же ожиданиям. Я смог преодолеть желание что-то доказать родне, но у меня все еще был один страх, к которому я даже не представлял как подступиться.
Ухмыльнувшись, встав обратно за руль, я наблюдал, как Сонми неуверенно прислонилась к борту корабля. Мой враг обещал стать занозой в заднице и это было чудесно. Скажи мне, кто твои враги, и я скажу, кто ты. Могущественные враги были основой для тех, кто желал закалить свой характер и обрести силу. Только преодолевая препятствия мы можем лучше познать себя.
Наблюдая, как Сонми пытается освоиться с новой силой, я вновь подумал, что мой страх будет КУДА более опасен, настолько опасен, что я до сих пор не уверен, что вообще сегодня выживу, но тем интереснее. Только оказавшись на грани краха можно обрести настоящую силу. Хорошие времена порождают слабых людей, а быть слабаком я не намерен!
Дрожь в коленях постепенно стихала, сменяясь странным, пульсирующим теплом, что разливалось по всему телу. Как будто внутри нее установили новый, более мощный двигатель, и она еще не научилась им пользоваться. Фиолетовые отсветы на коже погасли, оставив после себя лишь легкое, едва уловимое мерцание на грани зрения, а ее собственная тень словно стала гуще и живее.
Сонми снова сжала кулак. На этот раз тень отозвалась быстрее, послушнее, обвивая пальцы прохладной, шелковистой вуалью. Слова Люциуса все еще звучали у нее в голове. Жестокие, безумные слова, но в них была чудовищная, пугающая правда. С помощью которой она только что заставила замолчать тот навязчивый «шепот» в голове, от которого она порой по ночам плакала в подушку.
Голос у этого шепота всегда был одним. От осознания этого воспоминания нахлынули внезапно и ярко. Вот она снова стоит в гостиной их сеульской квартиры. Воздух пахнет дорогими духами, а на диване с идеально прямой спиной сидит ее мать. В руках у нее табель успеваемости Сонми: весь в высших баллах, кроме одного. Она простыла в тот день и завалила экзамен по истории… не сдав его на все сто процентов.
Ее мать лишь краем глаза посмотрела на ее успехи, ее взгляд замер на провале Сонми. Ее тонкий, ухоженный палец указывает на единственную не максимальную оценку.
— Ты опять меня подвела, — голос матери холоден, как сталь. Она его не повышает, но от этого лишь страшнее. — Чан Ын Джон уже выложила лист успеваемости своей дочери, и он идеален. Как мне теперь смотреть ей в глаза? Моя дочь не способна правильно запомнить даты правления династии Чосон… ведь это вы сейчас проходите в школе?
Сонми сглатывает, давя жгучие слезы обиды, упорно смотря в пол. Она заболела, зубря до полуобморочного состояния учебники, сотни исписанных черновиков, конспектов, чтобы все это оказалось недостаточным, чтобы ее мать могла ею гордиться. Вновь и вновь она билась об эту ледяную стену разочарования. Она старалась не для себя. Она старалась ради крох тепла в материнском взгляде, ради одобрения, которое всегда доставалось кому-то другому.
Этот страх быть недостаточно хорошей, не оправдать надежд, осрамить семью, был ее вечным спутником. Он висел над ней тяжелее любой насмешки одноклассников, которые не понимали почему она так старается, шептал на ухо каждую ночь, заставляя вставать и учиться, когда все уже спали. Именно поэтому ее страх и принял форму ее матери там в Бездне. Не монстра с клыками, а самого знакомого, самого болезненного цензора.
И этот цензор чуть ее не убил, если бы… не этот сумасшедший светлый маг с глазами из жидкого золота не подсказал ей засмеяться. И они смеялись… Над ее страхом. Над ее болью. Над лицом ее матери, искаженным гримасой вечного недовольства. И в этом абсурдном, кощунственном хохоте что-то щелкнуло у нее в голове. Окончательно и бесповоротно.
Она смотрела на это лицо, лицо своего самого сильного кошмара, и внезапно поняла одну простую вещь. Она больше не ждет одобрения от матери. Она жаждет одобрения от тех, кто УЖЕ ценит ее усилия. Пусть это будет госпожа Мэри, чей проницательный взгляд оценивает ее потенциал. Пусть это даже будет этот ненормальный Бальтазар, чья похвала звучит как оскорбление, но от этого не становится менее ценной.