Другая голова, видя приближающийся корабль, набрал в лёгкие ядовитого тумана. Зелёная пелена поползла навстречу, смертельная и неотвратимая. Вариантов не было. Я рванул штурвал на себя, заставляя «Голландца» вздыбиться. Нос корабля ушёл вверх, мы пронеслись над самой кромкой ядовитого облака. Ядовитый газ обжёг обшивку, дерево почернело и начало пузыриться, но мы проскочили.
Центральная голова, самая большая, уже ждала нас. Её пасть распахнулась, готовая проглотить корабль целиком. В её глотке клубилась тьма.
— Все держитесь! — закричал я и бросил корабль в почти вертикальное пике прямо в разверстую пасть.
Ветер выл в ушах. Гоблины вопили. Мир сузился до тоннеля из сжимающихся челюстей. В последний момент, когда казалось, что мы вот-вот рухнем в глотку небытия, я выровнял корабль и рванул посох вперёд.
— Утренняя звезда! — закричал я, не столько для атаки, а чтобы ослабить свой страх.
Вспышка чистого, яростного света ударила прямо в нёбо чудовища. Слепая Гидра взревела от боли и ярости, её челюсти рефлекторно сомкнулись… но мы были уже на выходе. Корабль, скрежеща по клыкам, выскользнул из пасти, оставляя на зубах щепки и клочья парусины.
Мы были у цели. Прямо перед нами, у самого основания, где сходились шеи монстра, пульсировало самое уязвимое место — брюхо чудовища, прикрытое чуть менее толстыми чешуйками.
Корабль, потеряв скорость, замер на мгновение в воздухе. Прямо над местом, где пряталось сердце Гидры, я ощущал его биение всем своим телом. Понимая, что иного шанса у меня не будет, я спрыгнул с борта корабля, прямо в сердце своей тьмы. Я не мог, не хотел ее побеждать, но я мог сделать самую безумную вещь для светлого… принять свою тьму. Ярко засветившись, тратя остатки своих сил, я буквально влетел в тело Гидры.
Будто попав в море… собственной души, я падал на дно, буквально спиной ощущая, как ко мне тянется множество рук. Мой страх желал меня поглотить, но я продолжал сиять в этой тьме, отпугивая мелкие свои страхи, опускаясь на самое дно своего подсознания, чтобы встретиться там с образом той, что я так сильно люблю. В какой-то момент я понял, что у меня слишком быстро кончаются силы. Не придумав ничего лучше, я открыл рот, став поглощать тьму вокруг, словно она была чистейшим золотом.
Пройдя сквозь призрачную толпу своей родни, я увидел Генриетту, что протянула ко мне руку, и я не стал отталкивать эту ладонь. Порой детям приходится взрослеть, и в моем случае это означало принять ту тьму, что несло мое наследие. Принять осознание, что моя родня не идеальна, что они даже могут не любить меня, что для меня это уже не столь важно. Куда важнее мнение той, что действительно любит меня.
— Мой любимый Бальтазар, — улыбнулась мне тень сестры.
Встретившись с ней взглядом, я немного грустно улыбнулся в ответ. После чего вспыхнул ослепительным светом. Все познается в сравнении. Тьма и свет были двумя сторонами одной монеты, отчего их так тянуло и отталкивало друг от друга. Нельзя искренне ненавидеть то, что ты не мог бы полюбить.
Наклонившись к сестре, я нежно целовал ее в губы, напитывая ее образ тем светом, что возник от нашей с ней связи. Подчиняя ее волю. Подчинить Гидру надолго даже у меня бы не вышло, но я собирался поступить подло, как настоящий Бальтазар. Не разрывая поцелуй, я коснулся костяного посоха, что передала мне сестра. Моя связь с Никс вспыхнула холодной тьмой, эта сила прошла по навершию, после чего перешло на шею сестры, принимая форму черного чокера.
Истратив все свои силы я упал в обморок, изрядно наглотавшись мутной воды…
Люциус уже не видел, как тень сестры мягко улыбнулась, уложив его себе на колени. Пускай Люциус так и не сумел полноценно пройти второе испытание, но ему каким-то чудом все же удалось обуздать внутреннюю тьму, отчего у него в груди появилось черное пятно, семя темного источника…
Глава 15
Глава пятнадцатая. Новый чудесный мир.
Синхон, счастливые апартаменты. Именно такая брошюра попала мне в руки, когда я начал искать себе жилье. Это было странно. Я еще никогда не жил где-то помимо Луны. Это обстоятельство заставляло мое сердце биться чаще, и даже то, что мои два источника вновь попытались устроить в моей груди маленькую гражданскую войну, не могло испортить мое настроение.
Замерев во дворе многоэтажки, я схватился за грудь и присел на лавочку с видом на детскую площадку. Слишком много людей, звуков, непривычных запахов. Глядя на обычную жизнь простецов, я не мог не испытывать острую, колющую зависть. Если бы мы с Генриеттой не родились Бальтазар, то мы могли бы быть среди этой толпы, не беспокоясь о наследии, силе и вечном страхе не оправдать надежды своего рода. Но мы были теми, кем были. А потому я сидел на лавочке перед безвкусной высоткой, держась за грудь, а сестра… несомненно, вершила где-то великие дела.