— Я тут подумал, это ж вроде как наше первое свидание.
— Ты что, опустил планку и нацелился на меня, раз уж Китти занята? Должна сказать, зеленые «перья» меня не особенно впечатляют.
— Не сказал бы, что я спустил планку, — ответил Кроу. — И волосы я могу перекрасить в любой цвет, который тебя устроит.
— Отлично. Потом сходим и купим «Клэрол». А пока пошли, закончим с этим.
Они сели в машину Кроу. Тесс опасалась, что она будет под стать его высокохудожественной прическе и имиджу — оригинальная, опасная, немного раздражающая.
Но это оказался универсал «вольво», последней модели, с наклейками частной школы и навороченной стереосистемой, из-за которой ее буквально размазало по заднему сиденью, когда он включил зажигание.
— Демозапись, — пояснил Кроу. — Я играю в группе «Ро’ White Trash».
— Надо будет послушать. В последнее время мои перцептивные возможности далеки от ста процентов.
— Я думал, ты слушаешь оперу, — сказал Кроу, — как Клэйн.
— Кроу, мне нравится, как Клэйн пишет. Но я не хочу походить на него. Я люблю слова. Мне нравятся старые музыканты — Роджерс и Хант, Коул Портер, Джером Керн — из-за их текстов. Я с удовольствием слушаю Боба Дилана и всех этих фолковых бродяг с «Эйч-Эф-Эс». Стивен Соденхайм мне нравится не меньше оперы.
— Он пишет песни для голубых, — безапелляционно заявил Кроу.
— Я думала, что в школах теперь за такие слова двойки ставят. Ну и что с того, что голубым нравятся музыкальные театры? По части вкуса они дают фору многим; этот стереотип вполне соответствует действительности. А что, разве опера голубым не нравится?
— У меня есть на этот счет своя теория. Голубым нравятся зашифрованные вещи, и это вполне обоснованно, ведь им всегда приходилось скрываться. Им нравятся музыканты, потому что они претенциозны. Им нравится Соденхайм, потому что в его текстах есть не только второе, но и третье дно. Поэтому музыка Соденхайма — для тех, кто любит скрытые смыслы и многослойность.
— А ты как думаешь?
— Когда слушаешь оперу, ты не знаешь языка, поэтому приходится слушать только музыку. Надо отказаться от слов, от смысла. Смысл — это последнее убежище для умных людей. В этом твоя проблема, Тесс. Ты слишком умная. Ты слушаешь слова, а не музыку.
— А что, умной быть плохо? — вскинулась Тесс. Позиция Кроу ей не понравилась. Он должен был быть ее Санчо Пансой, услужливым и восхищающимся, а не задиристым Генри Хиггинсом. — Мы собираемся совершить потенциальное преступление, и ум — наша единственная защита.
— Как скажешь…
Они припарковались в переулке к западу от Ламбрехт-билдинг. В этот вечер игр не было, и за пределами «Внутренней гавани» центр города, как обычно, казался призрачным. Есть множество способов улучшить внешний облик города, и в Балтиморе перепробовали все. Но сердце обратно не вставишь. По ночам центр был пустым.
Джой Думбартон сидел в будке охранников, отбивая на столе ритм какой-то зубодробительной песни, которая орала у него в наушниках так громко, что у любого нормального человека давно пошла бы кровь из ушей. Вечером при флуоресцентном освещении он казался особенно бледным, словно какой-нибудь белый сом, живущий на дне Арканзасской впадины. Ни история, ни эволюция его не затронули. Родись он поколение назад, работал бы на сталелитейном производстве, зарабатывая неплохие деньги со своим высшим образованием, нормально жил. А сейчас он был низкооплачиваемым наемным охранником. Зато ему можно не бояться асбестоза и не забивать себе голову проблемами загрязнения окружающей среды. Если повезет, еще до тридцати лет он схлопочет пулю в ногу и будет жить на пенсию.
Тесс достала права и помахала ими, словно пропуском.
— Помнишь меня, Джой? Мне нужно подняться наверх, осмотреть кабинет Абрамовича. Пропустишь меня?
— Я не имею права.
— Да ладно тебе, Джой. Ты же знаешь, что я занимаюсь частным сыском, работаю на одного юриста. Делов-то. Мы просто ищем то, что могли пропустить полицейские.
— У меня будут проблемы, — сказал он. На переносице появилась морщинка — признак глубоких раздумий.
— Слушай, я отмечусь на входе. Мой приятель тоже.
Кроу одарил Джоя самой ослепительной улыбкой.
— И на выходе мы тоже отметимся. Единственное, чего я не буду делать, так это давать тебе двадцать баксов, как некоторые.
Джой, хоть и туго соображал, мог узнать угрозу с полуслова.
— Это было всего пару раз. И той ночью, которая вас интересует, ничего подобного не случалось, можете мне поверить.
Тесс ничего не сказала, просто смотрела на него.
— Ладно, ладно. Я пропущу вас наверх.