В тот день, когда Андрей прибыл в роту, дежурным по роте был ефрейтор Митрохин. Личность и характер этого типа позволяли ему с молодыми не церемониться. Увидев новенького, ефрейтор сразу двинулся к нему:
- Ну что, гусак, прибыл? Пора тебе узнать вкус солдатской жизни. Сегодня будешь дневальным. Пошли со мной!
Он отвёл Андрея в соседний вагончик. Здесь находилось что-то типа умывальника. Это была небольшая комната с кранами. Её пол был покрыт толстым слоем льда. В углу стояла большая ёмкость, устроенная как котёл.
- Видишь эту бочку?- обратился ефрейтор к Андрею.- Наносишь полную снега. Внизу топка, наносишь дров, растопишь. Когда снег растает, добавляй ещё, пока бочка не будет полная воды. Вон в том углу ломик. Возьмёшь его и очистишь весь лёд с пола, вынесешь, наведёшь тут порядок. К утру здесь должна быть тёплая вода. Утром тут умывается вся рота. Смотри, чтоб успел. Все ясно?
- Так точно! - ответил Андрей.
Когда ефрейтор ушёл, Андрей принялся за работу. Он быстро натаскал снега и дров и растопил топку. Пока таял снег, начал работать ломом. Лёд был твёрдым, но кололся легко, и скоро весь пол покрылся ледяными осколками. Чтобы не терять время и не бегать лишний раз на мороз, Андрей ухитрился делать два дела сразу. Он загружал лёд в вёдра, выносил его, а вместо него набирал чистого снега. Конечно, он мог насыпать этот лёд в бочку, чтобы он растаял, на вид он казался чистым. Но возле одного из кранов он заметил кусочек мыла и побоялся, что из льда вода получится мыльной, и об его делах сразу догадаются. Тогда ему, как молодому, могло сильно влететь от старослужащих. Рисковать не стоило, да и помещение было не слишком большим.
Закончив работу, Андрей сел к топке. Из открытой дверки шёл жар, дрова весело потрескивали. Он долго смотрел на огонь и не заметил, как глаза сами собой закрылись. Стояла тишина, все кругом спали. Спал и Андрей.
Он проснулся от сильной оплеухи. Не успел он открыть глаза, как ладонь Митрохина снова проехалась ему по затылку и лицу. Андрей вскочил и воскликнул:
- За что?
- За то, что спишь на посту! -ответил Митрохин и двинулся на парня.
В это время рука Андрея сжимала лом. Холодная сталь так и обжигала, а затылок жгло от затрещин. Кровь хлынула к лицу. Он не мог стерпеть того, что его просто так ударили, сонного, ничего не предупреждая.
Развернув лом, он вмазал по голове надвигающемуся на него ефрейтора и тот упал. Ещё раз проехавшись по его лицу кулаком, Андрей отскочил в сторону, Митрохин лежал на полу, широко раскинув руки. Было уже под утро, Андрей набил ещё дров в топку, чтобы солдаты не умывались холодной водой, и выскочил из вагончика, оставив ефрейтора лежать.
- Что теперь будет? - думал Андрей, возвращаясь в палатку. Дедовщина ещё не успела сломать его и он ещё не понимал, что то, как с ним обошлись, здесь в порядке вещей. - Конечно, это все оценят, как большую наглость. Но ведь и он не прав, я же ничего плохого не сделал. Если он мне так вмазал после того, как я уснул, что же он мне сделает, когда очнётся?
Он вошёл в палатку и занял своё место. Он был один молодой в этой палатке, и ему досталось самое плохое место - у двери. Каждый раз, когда кто-то входил или выходил, Андрей это чувствовал первым, сквозняк с улицы всегда проходил через его койку. Сейчас он залез под одеяло и, накрывшись с головой, ждал своей дальнейшей участи.
Часть 9
Начался подъём. Военнослужащие вскочили со своих мест и начали одеваться. Андрей тоже вскочил и обратил внимание, что встали не все. Он спросил своего соседа, почему так и тот ему коротко ответил:
- Это трассовики-смертники.
Андрей с уважением посмотрел в сторону спящих. Он давно слышал о ребятах взрывниках, которые шли первыми по ещё не освоенному маршруту, сами прокладывая себе путь сквозь таёжные заросли. Несколько человек жили в глухих лесах одни, и лишь изредка кто-нибудь из них приезжал в часть. "За глаза" их называли "смертниками", потому что эти ребята часто ходили в обнимку со смертью. Официально их называли «Сибирским десантом» и рассказывали о них разные истории. Все, кто оставался в части, относились с сочувствием к тем, кто попадал на трассу. Все знали, что жизнь и работа там сравнима с адом. Идти туда добровольно никто не хотел. Шли по приказу или в наказание за какие-то проступки, чтобы избежать трибунала.