И только длинное небритое лицо Финтова, сидевшего в дальнем углу, выражало неподдельное душевное волнение и даже скорбь. Слушая начальника, он то хватался за голову и страдальчески морщился, то горестно прижимал к уху записную книжку и замирал, не дыша.
«Надо к Финтову присмотреться. Сразу видно, болеет человек за дело, душой болеет. Поощрять надо таких людей, выдвигать», — думал Зубров, поглядывая на скорбного Финтова.
Под взглядом начальника Финтов кручинился еще больше. Он сокрушенно качал головой, бледнел, смахивая пот со лба, и хватался за сердце. Зуброву даже показалось, что у Финтова на глазах блестели скупые мужские слезы.
«Ишь, терзается, — с теплотой думал начальник. — Ну, зачем уж так-то… Надо, надо обратить на него внимание».
После собрания, проходя по коридору, Зубров увидел Финтова, который показывал Кошкину записную книжку.
— Удобная штука этот «Сюрприз», — говорил он, не замечая начальника. — По виду записная книжка, а на самом деле транзисторный приемник. Сиди на собрании и, пожалуйста, слушай хоккейный репортаж. Рекомендую.
ЧУВСТВО ЮМОРА
Брюнет с умными глазами вошел в автобус и подсел к пассажиру с мужественным профилем римского гладиатора. Гладиатор держал в руках желтого кота, наполовину завернутого в «Пионерскую правду» и, читая газету, вертел кота с боку на бок. Кот с философским спокойствием терпел эти манипуляции и только сонно жмурился.
— Добрый день, Андрей Иванович, — сказал брюнет. — Роскошный у вас кот! Прямо орел! Кстати, не слышали анекдот про кота? Нет? Сосед спрашивает: «Где муж?» Соседка отвечает: «Пошел кота топить. Сказал, что заплывет на середину озера и там кота бросит». «Давно ушел?». «Давно. Кот еще до обеда вернулся, а мужа все нет».
— Вот тебе и на! — опечалился гладиатор. — Утоп, что ли?
— Да вы не переживайте, — улыбнулся брюнет. — Это же комично! Вот, к примеру, вы пошли бы топить этого кота, а сами бы, ха-ха, утопли!
Кот удовлетворенно завилял хвостом. Гладиатор вздрогнул и нахмурился.
— Так что же, это было бы смешно? — прищурился он.
— Ну, в этом конкретном случае, может, и не смешно, — смутился брюнет. — Ну, а вообще-то, ведь смешно, правда?
— Смешно, не смешно… — проворчал гладиатор. — Глупость все это. Не люблю я анекдоты.
И он снова стал читать «Пионерскую прайду», поворачивая кота туда-сюда.
— Тут все дело в чувстве юмора, — снова заговорил брюнет мягко. — У одних оно развито больше, у других меньше. Человек, конечно, не виноват, если природа обиде…
Гладиатор нервно сунул кота под мышку и поднялся.
— Я, пожалуй, тут сойду. Счастливо доехать…
— Да я тоже могу сойти, — великодушно махнул рукой брюнет. — У меня время есть… Вы тоже, видно, не спешите. Человек, говорю, не виноват, если природа обделила его чувством юмора, — продолжал он, выйдя из автобуса. — Это не вина человека, а беда. Но чувство юмора можно развить. И нужно развивать. Кто-то из великих сказал, что ничего так не отличает человека от животного, как чувство юмора.
— Зайду-ка я, пожалуй, в это заведение, — задумчиво сказал гладиатор и направился, к дверям парикмахерской. — А вы идите, чего ждать-то…
— А я не тороплюсь, — успокоил его брюнет. — Можно подождать…
— Да нет, вы уж идите, идите! Привет семье! — и гладиатор потряс вялую руку брюнета.
Гладиатора долго не было. Когда он, озираясь, вышел из парикмахерской, брюнет взял его под руку.
— В этом анекдоте неожиданная развязка, — продолжал он терпеливо. — Потому и смешно. Юмор в неожиданности, понимаете?
— Это что же, — тихо спросил гладиатор, — если я вас сейчас неожиданно ахну по голове, так это будет юмор?
Кот зашевелился и вопросительно посмотрел на брюнета.
— Ну, это будет, пожалуй, не смешно, — поморщился брюнет. — А вот в этом анекдоте… Вы же сначала думали, что утонул кот, правда? А утонул хозяин! А кот…
ОПОЗДАЛ…
Размахивая портфелем, Посудов задумчиво бежал вдоль по улице. Это не была дань моде: Посудов бежал не от инфаркта, а от возможных неприятностей по службе. Обычно он опаздывал на работу со спокойной душой и ровным дыханием, но сейчас себе этого позволить не мог. Посудов хорошо помнил, что перед самым его уходом в отпуск в красном уголке появился жуткий плакат-ультиматум «Опозданиям на работу — война!», и в лаборатории уже были первые пострадавшие. Худющева, например, в обмен на три минуты опоздания обрела строгий выговор. Табуретову семь минут «задержки» стоили премиальных, не помогла и написанная на высоком художественном уровне объяснительная записка. Поэтому у Посудова были все основания видеть в черном цвете свое ближайшее будущее.