Звонил Бевзлин.
- Доброе утро, Павел Николаевич! - раздалось радостное приветствие. Чувствовалось, что отдохнул Бевзлин куда лучше, чем Пафнутьев.- Как вы себя чувствуете?
- Спасибо, хорошо.
- Извините, что повторяюсь, но мне бы хотелось надеяться, что вы сделали правильные выводы из нашего вчерашнего разговора?
- Можете в этом не сомневаться, Анатолий Матвеевич.
- И в дальнейшем у нас с вами не будет неприятностей?
- Как я могу это обещать... Это не в моей власти.
- Но усилия приложите?
- И в этом не сомневайтесь.
- Знаете, Павел Николаевич, в ваших словах мне все время видится второе дно... Вы отвечаете не только на мои слова, но и еще на какие-то свои мысли... Вам не кажется?
- Мало ли чего мне кажется... В данный момент мне кажется, что я опаздываю на работу.
- Так есть второе дно?
- И третье тоже.
- Вы шутник, Павел Николаевич!
- Тем и жив.
- Вы заметили, что я ничего не говорю о вашем водителе?
- Заметил.
- Считайте, что его нет.
- В каком смысле?
- В прямом. Я не делаю намеков, не говорю иносказательно, не пытаюсь дать понять, я всегда говорю прямо и открыто.
- Это делает вам честь. А как поживает белый "мерседес"?
- Я вижу, вы тоже не склонны выражаться намеками... "Мерседес" восстановлению не подлежит. А если его и отмоют, то сесть в него я все равно не смогу. Он всегда для меня будет вонять городским говном. До тех пор, пока ваш водитель... Вы меня поняли?
- Да. И после этого запах говна в вашем "мерседесе" исчезнет? Или вы перестанете его замечать?
- Там воцарится другой запах. Более мне приятный.
- Какой, интересно?
- Говно можно смыть только кровью, Павел Николаевич.
- Мысль интересная. Я ее запомню. Похоже, не только говно, но и все остальное вы предпочитаете смывать исключительно кровью.
- Забавное наблюдение,- усмехнулся Бевзлин.- Я как-то не задумывался об этом... Может быть, вы и правы. Знаете, какой вывод я сделал из этой нашей беседы?
- Скажите, пожалуйста, буду премного благодарен.
- Дерзите, Павел Николаевич. Следовательно, урок не усвоили. Проявляете непокорность, оставляете за собой право поступать, как считаете нужным... Кровь играет в ваших жилах, Павел Николаевич?
- Да, пока она еще там.
- Кто? - не понял Бевзлин.
- Кровь.
- А! - Бевзлин рассмеялся.- Шутите? Это хорошо! Прекрасное качество. Павел Николаевич, вы поставили меня в сложное положение... Я не могу жить спокойно в этом городе, пока вы сидите в своем кабинете. И потому вынужден спасаться.
- Хотите написать явку с повинной?
- Чуть попозже, Павел Николаевич, чуть попозже...- голос Бевзлина сделался холодньм, из него исчезли добродушные интонации.- Всего доброго.
- Будьте здоровы,- ответил Пафнутьев.- До скорой встречи,- не удержался он от обычного своего прощания.
И положил трубку.
И вернулся на кухню допивать свой чай.
- Что он сказал? - спросила Вика - она стояла рядом и слушала весь разговор.
- А! - Пафнутьев махнул рукой.- Дурака валял.
Такой разговор состоялся утром, и хмурый, нечесанный Пафнутьев, нависнув над своим столом, медленно перебирая слово за словом, все больше убеждался схватки не избежать.
- Можно? - в дверь заглянул Андрей.
- Входи. Дома ночуешь?
- А где же еще?
- Завязывай. Сегодня утром звонил Бевзлин... Он сказал, что тебя уже нет. Кровью, говорит, буду отмывать свой "мерседес".
- Значит, достал я его.
- Да, это тебе удалось. Теперь вот что... Дуй к Овсову, забирай младенца и вези вот по этому адресу,- Пафнутьев набросал на бумажке несколько слов.Спросишь Антонину Ивановну... Ей и вручишь. Бумажку тут же проглоти. Адрес забудь.
- Так круто?
- Видишь ли, охота идет не только за тобой, но и за младенцем... Он может выступить в качестве вещественного доказательства, если ты мне позволишь так выразиться. В нем, в младенце, остались следы предварительной обработки.
- Значит, и на этом зарабатывают...
- И очень неплохо. Если, конечно, удастся переступить через кое-что в себе самом. Товар хорошо сохраняется, причем, с каждым днем цена его растет. Стоит он... Ничего он не стоит. Сообщат матери, что умер ребенок, она поплачет-поплачет да и успокоится. Нового зачнет. А многие мамаши и рады избавиться - эти европейско-американские хмыри с помощью российского телевидения убедили их, что живут они хуже некуда, что ребенка позволить себе не могут. Наши дуры и поверили. Если на Канарские острова поехать она, видите ли, не может, то и ребеночка вырастить ей не под силу. Опять же зеленоглазые телевизионные задрыги об этом талдычат ей с утра до вечера. Ну ничего, помолясь, доберемся и до них, расчистим их вонючие конюшни.
- А почему зеленоглазые? - улыбнулся Андрей.
- От непомерного употребления внутрь долларовых вливаний. Ладно, задача ясна?
- Овсов все знает?
- Он тебя ждет.
- Тогда я уже в дороге,- Андрей направился к двери.
- Постой! - успел крикнуть Пафнутьев.-Значит, так... Готовность номер один. Понял?
- Уже провел мобилизацию,- усмехнулся Андрей.
- Пройди к нашему завхозу, или как он там у нас называется... И получи пистолет. Команду я уже
дал.
- Даже так? Вообще-то я противник оружия...
- Давно? - спросил Пафнутьев и уставился на Андрея долгим взглядом.
- Виноват, Павел Николаевич. Намек понял.
- Получи и делай с ним, что хочешь. Я не о тебе думаю, думаю о себе. Я должен знать, что сделал все возможное, чтобы избежать людских и материальных потерь. Вопросы есть?
- Все понял, Павел Николаевич,- и Андрей вышел.
Пафнутьев снова навис над столом и в какой-то момент вдруг понял, что похож сейчас на Шаланду, который, вот так же нахохлившись, рисовал толстым пальцем узоры на пыльном стекле - узоры подробно отражали смятенное состояние шаландинской души. Пафнутьев тоже попытался что-то изобразить на полированной поверхности стола, но, поймав себя на этом странном занятии, убрал руки со стола.
- Здравствуйте, Павел Николаевич! - дверь распахнулась, и на пороге возникла тощеватая фигура Худолея. Обычно он тихонько просовывал голову в приоткрытую дверь и молча дожидался, пока Пафнутьев посмотрит на него, пригласит в кабинет. А чтобы войти вот так... "Это что же должно случиться, чтобы Худолей врывался, не спрашивая разрешения и хлопая дверью?" - подумал Пафнутьев, не изменив ни позы, ни взгляда.- Я пришел к тебе с приветом рассказать, что солнце встало! - продолжал орать Худолей.