Он чувствовал и разделял веселое возбуждение солнца, ток алкоголя в крови, удовольствие от своего джипа, бежавшего ровно, спокойно, надежно, нацелившегося носом прямо на красные утесы страны каньонов, пурпурные столовые горы, розовые скалы и голубых птиц. Все датчики его сложной нервной системы показывали тревогу. Но так было всегда. И он был счастлив.
Где-то был особый лагерь Особого подразделения. Где-то был особый указатель, который висел вместе с флагами конфедерации между въездными воротами и особым лагерем. Он гласил:
Если ты убиваешь ради денег — ты наемник.
Если ты убиваешь ради удовольствия — ты садист.
Если ты убиваешь ради и того, и другого — ты Зеленый Берет.
Добро пожаловать!
«Добро пожаловать» в прекрасную страну. Горы Флегстафа маячили далеко впереди — высокие пики с шапками снега. Серо-голубой дым лесопилок плыл на фоне зеленоватого хвойного тумана Национального парка Коконино — огромного пояса вечнозеленых лесных угодий северной Аризоны. Свежее дыхание прохладного, чистого воздуха, тяжелый запах резины, запах дыма влетали к нему через открытое окно. Ни одно облачко не коснулось неба над горами; оно было глубоким, темно-синим, как безграничная страсть.
Хейдьюк улыбнулся, изгибая ноздри (изометрическая йога), открыл следующую банку пива. Он направлялся во Флегстаф: население — 26 тыс., 6900 футов над уровнем моря. Он вспомнил одного копа в этом городе, которого он всегда хотел найти и поквитаться. Несправедливый арест, ночь в камере с двадцатью вонючими навахо. Целых три года что-то гноилось в уголке его мозга, какой-то непроходящий зуд.
Какого черта, подумал он, почему не сейчас? Он свободен, никакого занятия получше у него нет. Почему бы и не сейчас, в конце концов? Он остановился, чтобы наполнить бак у бензозаправки самообслуживания, проверил масло, затем нашел в телефонной книге нужное ему имя и адрес. Ему нетрудно было запомнить это имя: именной знак на кителе, так же как и кокарда, как и флажки на лацканах, стояли перед мысленным взором Хейдьюка так явно, как будто это случилось прошлой ночью.
Он поужинал в темном кафе, затем поехал по указанному адресу, припарковался за полквартала до него и стал ждать. Вечер, краткие южные сумерки; зажглись фонари. Он ожидал ночи, поглядывая на фасад дома. Он произвел инвентаризацию оружия, имевшегося в его распоряжении, припрятанного нелегально здесь, в джипе: один индейский нож — Особый — заточенный до остроты бритвенного лезвия; один револьвер 357 калибра, без одного патрона полностью заряженный; один небольшой стальной самострел ветеринарной службы, сделанный из сбитого американского вертолета — сувенир от Дака То (Хоа бинь!); один карабин-винчестер модели 94, классическое ружье для охоты на оленей, в кожаном чехле; один АК-47 (еще один сувенир) с двумя заряженными обоймами, связанными вместе; и, наконец, главная единица, основа его арсенала, важнейший предмет любого хорошо оснащенного боекомплекта — снайперская винтовка Ремингтон переменного калибра, достаточно точное, чтобы отстрелить мочку уха с пяти сотен ярдов (скоростное, плоская траектория, и т. п.). Плюс дополнительные боеприпасы, порох, капсюли, пули, гильзы. Как и многие американцы, Хейдьюк любил оружие, ощущение смазки, резкий запах жженого пороха, вкус бронзы, блеск медных сплавов, хорошего качества ножи, все мастерски изготовленные орудия смерти.
Хотя он все еще любил бурундуков, малиновок на заре и девушек, но, как и многие другие, он приобрел вкус к методическому, хорошо обдуманному, точно рассчитанному уничтожению. Сейчас он усиливался жаждой справедливости (статистически крайне редкой) и консервативным инстинктивным желанием, чтобы все было не так, как есть, а так, как должно быть (что случается еще реже); чтобы все было, как прежде.
(—Девушки? — говаривал сержант. — В темноте они все на одно лицо. Ломаного гроша за них не дам. Вот вы бы видели мою коллекцию пистолетов!» Этот сержант, — а, может, какой-нибудь еще, — неуклюже тяжелый в своем черном мешке, отправился домой в деревянной шинели подобно 55 тысячам других).
Сидя в ожидании в потемках, Хейдьюк рассмотрел несколько предложений. Во-первых, никакого убийства; наказание должно соответствовать преступлению. В данном случае преступлением была несправедливость. Полицейский, по имени Холл, арестовал его за пьянство в общественном месте, — и это был незаконный арест, поскольку Хейдьюк не был пьян. На самом деле он совершил следующее: в три часа утра, в квартале от своей гостиницы, он остановился и наблюдал, как Холл и его подручный без полицейской формы допрашивали проходившего мимо индейца. Холл, не привыкший к тому, чтобы за ним следил какой-то неизвестный штатский, направился к нему через улицу, раздраженный, злой, нервный, требуя немедленно предъявить удостоверение личности. Его поведение взвинтило Хейдьюка мгновенно.