Через две мили — Торговый центр Устье. Остановившись там за пивом, он подслушал, как менеджер секретничал с клерком, показывая ему индейское одеяло ручной работы:
— Дал за него сорок долларов. Эта скво собиралась в Синг, и ей срочно нужны были деньги; мы его продадим за двести пятьдесят.
Дорога впереди все еще ныряла, опускаясь в долину Малой Колорадо и Красочную пустыню. С семи тысяч футов на перевале до трех тысяч — у реки. Он взглянул на альтиметр, установленный на щитке. Инструмент говорил то же самое. Здесь поворот на Южный Кряж, Большой Каньон. Даже сейчас, в Мае, машин с туристами казалось очень много: непрерывный поток стали, стекла, пластмассы и алюминия, вытекающий из устья. Большинство из них сворачивало на юг, к Флегстафу, но некоторые ехали в обратную сторону, на север — к Юте и Колорадо.
Моя дорога, думал он, они едут моей дорогой; они не смеют этого делать. Будет им дорога. Уже скоро. Всем им. Они едут на своих паршивых жестянках в святую землю. Они не смеют этого делать; это не законно. Есть закон против этого. Высший закон.
Так ведь и ты едешь туда же, напомнил он себе. Да, но я-то еду по важному делу. И потом, я — элита. И вообще, если дорога построена, почему не воспользоваться ею. Я тоже плачу налоги; дураком бы я был, если б пошел пешком по обочине, а все эти туристы пускали бы мне в лицо вонючие выбросы своих машин, разве нет? Разве нет? Конечно! Но если б я хотел идти пешком — и я пойду в свое время — что ж, я бы прошел всю дорогу от Гудзонова залива и обратно. И пройду еще.
Хейдьюк мчался вперед на максимально допустимой скорости, вырвавшись вперед, забирая постоянно на северо-северо-запад мимо Ущелья, мимо Кедрового Кряжа (снова набирая высоту) по направлению к Скалам Эхо, Алтарю Шинумо, Мраморному Каньону, Алым Скалам и реке. Колорадо. Этой реке. И вот, в конце последнего длинного подъема, перед ним открылась — наконец — страна, к которой он стремился, земля его души, простирающаяся перед ним в точности такой, какой она снилась ему три долгих года войны в джунглях.
Он поехал дальше почти осторожно (для него) по длинному петляющему спуску — двадцать миль дороги, четыре тысячи футов высоты — к реке. Нужно прожить еще как минимум час. Внизу раскрылся Мраморный Каньон — черная расселина, как черная трещина, разверзшаяся во время землетрясения в серо-коричневой земле пустыни. Северо-восточнее, в направлении темной расщелины в песчаниковом монолите, где Колорадо выкатывала свои воды на поверхность из недр плато, маячили Скалы Эхо. Севернее и западнее этой расщелины поднималось Плато Парья, мало известное, где никто не живет, и хребет Алых Скал длиною тридцать миль.
Радостный Хейдьюк, все время прихлебывая пиво, прикончил очередные шесть банок, купленных во Флегстафе и ехал на здравой и безопасной скорости 70 миль в час. Колеса — к реке, какая-то бессвязная песня несется навстречу ветру. Он представлял серьезную опасность для остальных водителей, однако оправдывал себя следующим образом: если не пьешь — не садись за руль. Если пьешь — гони, как угорелый. Почему? Потому что высшее благо — свобода, а не безопасность. Потому что государственные дороги должны быть открыты для всех — детишек на трехколесных велосипедах, крошечных леди на Плимутах времен Эйзенхауэра, лесбиянок, самоубийственно ведущих сорокатонные тракторные трейлеры. Давайте обойдемся без фаворитов, без водительских прав, без всех этих чертовых правил дорожного движения. Чтоб все открытые автострады были открыты для всех.
Довольный, как свинья в навозе, — это Хейдьюк, возвращающийся домой. Шпилька — узкий поворот дороги почти на 180° — при подъезде к мосту. Знак: ОСТОРОЖНО: СКОРОСТЬ 15 МИЛЬ В ЧАС. Шины визжат, как мартовские коты, — он берет первый поворот с заносом на обе ведущие оси. Еще один. Пронзительный скрежет шин, запах раскаленных тормозных барабанов. Появляется мост. Он изо всех сил жмет на тормоза, выжимает сцепление, исполняя на тормозах танец с носка на пятку, сцепление — педаль газа.
Следующий знак: ОСТАНОВКА НА МОСТУ ЗАПРЕЩЕНА. Он останавливается на самой середине моста. Глушит мотор. Прислушивается на мгновение к тишине, к вздохам реки, катящей свои воды в четырехстах футах под ним.
Хейдьюк выбирается из джипа, идет к перилам моста, вглядывается вниз. Колорадо, третья по длине река Америки, бормочет что-то своим песчаным берегам, закручивает водовороты вокруг обвалившихся камней, течет, устремляясь к морю под белыми известняковыми стенами Мраморного Каньона. Выше по течению, за изгибом реки, лежит Лиз Ферри, ставший покинутым и ненужным из-за моста, на котором стоит Хейдьюк. Ниже по течению, в пятидесяти милях по воде, река втекает в Большой Каньон. Слева от него, на север и запад, Алые Скалы сияют нежно розово, как арбуз, в свете заходящего солнца — мыс за мысом вертикальных утесов песчаника; профиль каждой скалы выглядит мистически — загадочно, торжественно, нечеловечески величественно.