— Пора устраивать привал, братцы, — объявил Смит, поворачивая лодку к берегу. Хейдьюк энергично подгребал своим веслом. Впереди, совсем недалеко от них, на правом берегу был песчаный откос, окаймленный медно-зелеными ракитами и кустами тамариска с гребешками лаванды, качавшимися на ветру. И снова они услышали зов крапивницы — маленькой птички с большим клювом. Но музыкальной, удивительно музыкальной. И отдаленный рев новых перекатов, — звук, напоминающий бесконечные аплодисменты гигантской, неутомимой аудитории. Ворчание, тяжелое дыхание двух работающих мужчин, скрип весел в уключинах. Негромкий разговор пассажиров первого класса.
— Копайте сцену, Док.
— Без технического жаргона, прошу вас. Это святое место.
— Оно-то так, а только где же кокс?
— Прошу вас, — я медитирую.
Нос лодки со скрежетом вытащен на гравий. Хейдьюк, разнорабочий, смотал кольцами линь на руке, прошлепал по воде и привязал лодку к плотным зарослям ивняка. Все сошли на берег. Хейдьюк и Редкий передали каждому пассажиру его/ее мешок, прорезиненную подстилку, небольшие коробки с личными вещами. Пассажиры направились в разные стороны — Док и Бонни в одну, две женщины из Сан Диего — в другую.
Смит помедлили минутку, разглядывая удаляющуюся фигуру мисс Абцуг.
— Есть в ней что-то, разве нет? — сказал он. — В ней точно что-то есть, а? Он прикрыл один глаз, словно глядя сквозь дуло винтовки. — Да уж, эта крошка — прелесть что такое. Пальчики оближешь.
— Сучка есть сучка, — сказал Джордж Хейдьюк, философ, не потрудившись даже взглянуть. — Будем сгружать все это барахло сразу?
— Почти все. Давай покажу.
Они вытащили тяжелый багаж, большие ящики с провизией, коробку со льдом, большой деревянный сундук с кастрюлями, сковородками, голландской плиткой, решетками, другой посудой, и выгрузили все это на песок. Смит очертил на песке площадь для своей кухни, и установил там свою плиту, раскладной стол, склад провизии, бар, черные маслины и жареные маленькие моллюски. Он отбил по маленькому кусочку льда для каждой пустой чашки, которые вскоре будут наполнены, и плеснул по глоточку рома Хейдьюку и себе. Пассажиры все еще были где-то в кустах, переодевались в сухое, утеплялись незаметно, готовясь к прохладе вечера.
— Ну, за тебя, матрос, — сказал Смит.
— Хоа бинь, — ответил Хейдьюк.
Смит приготовил костер из угля, содрал оберточную бумагу с традиционного блюда первой ночи — огромных отбивных, — и сложил их стопкой около решетки-гриля. Хейдьюк приготовил салат, и, по завершении этого дела, запил ром банкой пива — десятой после обеда.
— Из-за этой дряни у тебя будут камни в почках, — заметил Смит.
— Чушь.
— Камни в почках. Уж я-то знаю.
— Всю жизнь пью пиво.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать пять.
— Камни в почках. Лет через, может, десять.
— Чушь.
Пассажиры, сухие и свежие, появились поодиночке, и подошли, один за другим, вслед за доктором. Он поставил свою жестяную кружку на стол, устроил в ней один миниатюрный айсберг и налил себе двойную порцию из своей бутылки — Дикой Индейки—.
— Прекраснейший вечер, спокойный, прохладный и свободный, — провозгласил он.
— Что верно, то верно, — сказал Смит.
— Святое время безмолвно, как монахиня-молчальница.
— Мудрено вы говорите, Доктор.
— Зови меня Док.
— Ладно, Док.
— Будьте здоровы.
— Чего и вам желаем.
Последовало дальнейшее обсуждение окружающих красот. Затем разных других вещей. Подошли эта девушка, Абцуг, в длинных брючках и мохнатом свитере. Она сняла свою широкополую шляпу, но даже в сумерках оставалась в темных очках. Она придавала определенный стиль Мраморному ущелью.
Тем временем доктор говорил:
— На реке в наши дни так много людей оттого, что и повсюду в других местах людей стало слишком много.
Бонни, вздрогнув от холода, скользнула под его согнутую левую руку.
— Почему бы нам не разжечь костер? — предложила она.
— Когда-то дикая природа была вполне приемлемым местом обитания для человека, — продолжал доктор. — Теперь она служит психиатрическим диспансером. А скоро и вовсе не станет дикой природы, — он отхлебнул свой бурбон со льдом. — Скоро некуда будет уходить, негде будет спасаться. Тогда сумасшествие станет вселенским, — еще одна мысль. — И вселенная станет сумасшедшей.
— Мы тоже, — сказал Смит, обращаясь к Абцуг. — После ужина.
— Зови меня Бонни.
— Мисс Бонни.
— Миз Бонни, — подправила она его.