Когда музыкальный автомат — Тенесси Эрни Форд, Энгельберт Хампердинк, Хэнк Уильямс младший, Мерле Хаггард, Джонни Кэш и пр. — умолк на мгновение, Хейдьюк произнес, обращаясь к хозяевам бара, громко:
— Привет, меня зовут Хейдьюк. Я хиппи.
Смит замер, глядя в зеркало позади стойки бара.
Несколько ковбоев, водителей и строителей взглянули на Хейдьюка и вернулись к своим негромким разговорам. Хейдьюк заказал еще одну порцию «ерша». Когда музыкальный автомат умолк во второй раз, он выступил во второй раз. Четко и ясно.
— Меня зовут Хейдьюк, — ревел он, — и я не как все. Летом я хожу босиком. Моя мать живет на пособие, и я хочу сказать вам, мужики, — я рад, что я здесь. Потому что если б не такие мужики, как вы, я бы должен был зарабатывать себе на пропитание. А так я только и делаю, что читаю грязные книжки, колюсь да тискаю маленьких девочек.
Смит быстро оглянулся вокруг в поисках выхода.
Хейдьюк ждал. Последовало несколько ухмылок, несколько тихих комментариев, но никакого серьезного, искреннего или осмысленного ответа. Водители, и ковбои, и строительные рабочие, и даже барменша, все они, занятые друг другом, игнорировали его. Его, Джорджа Вашингтона Хейдьюка, босяка, хиппи, крикуна.
— Я был сержантом Зеленых Беретов, — пояснил он, — и могу пнуть в зад любого молокососа в этой комнате.
За этим объявлением последовало несколько секунд почтительного молчания, несколько прохладных улыбок. Хейдьюк оглянулся с намерением продолжать. Но снова вмешался музыкальный автомат, перебив его выступление.
Смит сжал его руку.
— Ладно, Джордж, это здорово, молодец. Теперь давай уносить отсюда ноги. И поживеее.
— Ну, гадство, — пожаловался Хейдьюк. — Хоть пописаю сначала.
Он повернулся, остановив пристальный взгляд на маленькой надписи БЫКИ рядом с дверью, где было написано КОРОВЫ. Войдя, нашел защелку и заперся в кабинке. Окрашенная почками урина текла перед ним (сонно), как источник святой воды. С наслаждением писая — о, это экстатическое облегчение! это мистическое освобождение! — он читал надпись на торговом автомате, прикрепленном к стене:
Улучшайте личную жизнь!
Присоединяйтесь к «Новым приключениям»!
с САМОА!!!
Экзотические Новые Презервативы
Цвета Южных Морей!
Красные, как Закат, Черные, как Полночь,
Золотые, как Заря, Голубые, как Утро,
Зеленые, как Сиеста!
Новая Свобода, Новое наслаждение!
Специальная смазка!
Краски Не Стираются!
(Способствуют избавлению от венерических заболеваний).
Снаружи, в сиянии солнца, в удушающем зное, проплывавшем над бетоном и асфальтом, Хейдьюк снова пожаловался.
Смит принялся успокаивать его.
— Все эта сексуальная революция, Джордж, — объяснял он. — Она наконец добралась даже и до Пейджа. Теперь даже эти тут водители и строители могут трахаться, когда угодно.
— Ну, черт.
— Теперь даже ковбоев можно уложить.
— Черт …
— Вот твоя машина, Джордж, вот она, здесь. Вот этот джип. Не лезь через окно. Открой дверь.
— Дверь не открывается. — Он пролез внутрь через окно и высунул наружу свою жуткую голову. — Все равно мне это не нравится.
— Вот так оно есть теперь тут, Джордж. Не хотят они больше драться, вот и все. Берегут силы для ночной смены.
— Да-а? Ну, черт. Как отсюда выбираться?
— Езжай за мной.
— Может, и мне это нужно.
— Завтра мы ее увидим, Джордж. Может, сводим ее поплавать в какой-нибудь затхлый пруд в этом ее черном бикини.
— Кому оно надо? — говорит Хейдьюк, философ и лжец.
Они снова пожали друг другу руки хваткой скалолазов, мощная рука на волосатом запястье в неразделимом союзе, совершенное соединение костей, сухожилий, мышц, кровеносных сосудов. Выехав на улицу, Хейдьюк сделал полный круг вокруг супермаркета, пока не определился с направлением, и поехал на юг за Смитом, с роскошным свистом резины, стильным горением пористого асфальта.
Дорога шла по изогнутой в форме полумесяца улице Иисуса, на которой все тринадцать церквей Пейджа расположились в ряд, плечо к плечу (все христианские, конечно), в экуменистическом единстве. Их покой не нарушался никакой земною суетой, за исключением старых автомобилей на свободной площадке для парковки да пьяных, заброшенных индейцев-навахо, наполовину скрытых бурьяном и расшвырянными винными бутылками.