Пейдж, Аризона: тринадцать церквей, четыре бара. Город, в котором церквей больше, чем баров, такой город всегда будет иметь проблемы. Он просто ищет проблем. Они даже пытаются сделать христиан из индейцев. Как будто индейцы и без того еще недостаточно плохи.
Отъехав двадцать миль от города, они свернули с автострады, чтобы разбить лагерь на ночь и приготовить себе ужин на чистом и страстном огне костра из можжевеловых углей. Одни, в этой золотой долине пустыни Навахо, вдалеке от всех домов и людей, они ели свои бобы под раскинувшимся во все небо пожаром одного из прекраснейших божественных закатов Аризоны.
Завтра они едут в Бетатакин встречать Дока и Бонни. Оттуда — на Черную гору, на короткую дружескую беседу с угледобывающей компанией Пибоди, железнодорожниками Черной горы и озера Пауэлла. А потом? Они предпочли не строить дальнейших планов. Отрыгнувши, пописавши, попукавши, почесавшись, поворчав, почистивши зубы, они развернули свои спальники и улеглись спать на песчаном ложе.
Смит был разбужен после полуночи, на заходе Скорпиона и восходе Ориона, какими-то глухими стонами, доносившимися из соседнего мешка. Он поднял голову, глядя в освещенную звездами темноту, и увидел, как Хейдьюк извивается, теребит что-то, услышал, как он выкрикивает:
— Нет! Нет! Нет!
— Эй, Джордж!
— Нет!
Охваченный ночным кошмаром, Хейдьюк дрожал, стонал и извивался в своем засаленном коричневом армейском спальнике. Смит не мог дотянуться до него, не выползая из своего мешка, а потому запустил в него своим ботинком и попал по плечу. Внезапно стоны прекратились. Когда глаза привыкли к темноте, Смит увидел тусклый отсвет на стволе и цилиндре магнума .357, который Хейдьюк неожиданно извлек из спальника. Дуло повернуто в сторону Смита, ищет цель.
— Джордж, это я.
— Кто это?
— Я, Смит.
— Кто?
— Ради Бога, Джордж, проснись.
Хейдьюк помолчал.
— Я не сплю.
— Тебе снились кошмары.
— Я знаю.
— Опусти эту чертову пушку.
— Кто-то что-то бросил.
— Это я. Я пытался тебя разбудить.
— А-а. Понятно. — Хейдьюк опустил дуло пистолета.
— Думал сделать как лучше, — сказал Смит.
— Ага. Тьфу, черт.
— Спи дальше.
— Ага. Хорошо. Только, Редкий, знаешь, — не буди меня так больше никогда.
— Почему?
— Это небезопасно.
— А как я должен был разбудить тебя? — Ответа от Джорджа Хейдьюка не последовало. — Так какой же безопасный способ разбудить тебя?
Некоторое время Хейдьюк думал. — Нет никакого безопасного способа.
— Что?
— Нет никакого безопасного способа меня разбудить.
— Ну, ладно, — сказал Смит. — Следующий раз просто дам тебе камнем по башке.
Хейдьюк подумал.
— Ага. Вот это единственный безопасный способ.
12. Щупальце спрута
После рекогносцировки намеченного ими объекта бесстрашная четверка направилась с нагорья Бетатакин вниз, через можжевеловые леса и песчаниковые холмы к пересечению с автострадой у Черной горы. За рулем — мисс Абцуг: она никому не могла доверить роскошный новый Бьюик Дока (9955 долларов). (Какую-нибудь машину, попросил Смит. Док пожал плечами: это же транспортное средство). Несмотря на возражения мисс Абцуг, они остановились у кафе на перекрестке, чтобы выпить кофе и перекусить.
Абцуг считала неразумным появляться в общественном месте так близко к месту их планируемой деятельности.
— Мы теперь преступники, — говорит она, — и нам надо начинать действовать, как преступникам.
— Это верно, — говорит Док, раскуривая вторую за этот день сигару. — Но Джорджу нужны его химикалии.
— Плевать, — говорит Джордж. — Главное — сделать нашу чертову работу и убираться поскорее ко всем чертям.
Бонни внимательно поглядела на него поверх сигареты. В это утро она была прелестна: свежа, как примула, огромные лиловые глаза блестят от возбуждения и хорошего настроения, роскошная грива прекрасных, пышных волос, блестящих, как спелый каштан, после тщательного расчесывания щеткой, сияет, отливая шотландской бронзой.
— Почему, — говорит она, пронзая этого неотесанного Хейдьюка лазерным лучом своего взгляда. — Почему это так получается, — выпустив кольцо дыма в волосатое его лицо, — что ты не можешь произнести ни одного цельного английского предложения без ругательств?
Смит рассмеялся.
Хейдьюк густо покраснел, что можно было заметить, несмотря на густое волосяное прикрытие и загар. Его улыбка была неловкой. — Вот, лажа, — сказал он. — Черт, я не знаю. Наверно… ну, блин, если б я не ругался, я б вообще не говорил. — Пауза. — Я б, наверное, и думать бы не мог, если б не ругался.