От ближайшей занятой площадки, до которой было три свободных, послышался четкий и ясный звук топора. И снова птичка: пу-ур-ви-ил…
— И еще одно, — говорит Бонни, — и это, дорогие мужчины, очень серьезно. Я вот о чем: во имя какого чертова Господа Бога будем мы взрывать железнодорожный мост вместе с составом угля, если нас там не будет, чтобы увидеть, как это произойдет? А? Ответьте-ка мне на это, вы, остроголовые лидеры, выдающиеся умы.
— Здорово излагает, — заметил доктор Сарвис.
13. Диалоги
— Док, — говорит Редкий Гость Смит, — мне бы хотелось знать — конфиденциально — что вы конкретно знаете об этом тут вот парне, о Хейдьюке?
— Не больше, чем вы.
— Он грубо разговаривает. Хочет взорвать к черту все, что ни увидит. Как вы думаете, может, он один из этих, — как вы их называете, — привыкаторов?
— Редкий, — говорит Док, минутку подумав, — мы можем верить Хейдьюку. Он честен. — Снова подумав, — он так разговаривает, потому что… ну, потому что он озлоблен. У него есть отклонения, но они в правильном направлении. Он нам нужен, Редкий».
— Какое-то время Смит обдумывал его слова. Потом, преодолевая неловкость, сказал:
— Док, я хотел бы сказать, что и вы меня вроде как удивляете тоже. Вы старше нас всех здесь и знаете вы черт знает насколько больше, и потом — вы же доктор. Доктора не поступают так, как вы.
Док Сарвис обернулся, чтобы ответить. Обернувшись, сказал: — Осторожно, не наступите на Cryptanta. Уж больно она колючая. Arizonica?
— Arizonica. — Они не спеша пошли дальше.
— Что касается вашего вопроса: под микроскопом видишь слишком много пораженной ткани. Все эти примитивные кровяные тельца размножаются, как чума. Тромбоциты поедаются. Молодые мужчины и женщины, как вот этот Хейдьюк здесь или Бонни, умирают от потери крови безо всяких ран. Все больше случаев острой лейкемии. Рака легких. Я полагаю, вся беда в неправильном питании, в шуме, в скоплении людей, в стрессах, в воде, в воздухе. Я вижу слишком много этого, Редкий. А будет еще гораздо хуже, если мы позволим им осуществлять их планы. Вот почему.
— Вот почему вы здесь?
— Именно.
Хейдьюк — к Абцуг: — Как насчет Смита?
— А что насчет Смита?
— Почему он всегда старается кинуть гаечный ключ в мои планы?
— Твои планы? Что ты имеешь в виду под «твоими планами», ты, невежда, свиная башка, эгоцентрик несчастный! Его планы! А как насчет нас, всех остальных?
— Я не уверен, можно ли ему доверять.
— Ага, ты ему не доверяешь. Ладно, тогда послушай меня, Хейдьюк. Он — единственный порядочный человек во всей нашей ненормальной компании. Он — единственный, кому я доверяю.
— А Док?
— Док — просто мальчишка. Совершенно невинный. Он думает, что он типа в крестовом походе.
Хейдьюк принял суровый вид. — А мы и есть в крестовом походе. Почему ты здесь, Бонни?
— Первый раз ты назвал меня по имени.
— Ерунда.
— Правда. Первый раз.
— Ладно, черт, в будущем постараюсь быть осторожнее.
— Как уж есть.
— Вот как уж оно к черту есть.
— Все еще думаю, что без этой ненормальной девчонки нам было бы лучше».
— Ты что, Джордж, с ума сошел? Она здесь, посреди всех этих дурацких коммунистических выходок, единственное, ради чего взрослому мужчине стоит тратить время.
— Они оба сумасшедшие, Док.
— Ну, ну.
— Пара ненормальных. Эксцентрики. Неудачники. Полный анахронизм. Сумасброды.
— Ну, ну, они славные парни. Немножко странные, но славные. Этот Капитан Смит, он крепок, как, э-э… стоек и упрям, как э-э… как…
— Кирпичный сарай.
— Юный Джордж, весь огонь и страсть, славный здоровый психопат.
— Явился из отстойника сточных вод.
— Я знаю, я знаю, Бонни. Он трудный. Но мы должны быть терпеливы. Мы, наверное, единственные друзья, какие у него есть.
— Иметь такого друга, так и врагов не нужно.
— Хорошо сказано. Но мы должны помочь ему понять, что мы не такие, как все.
— Ага, я уверена, что это уже слышал и прежде. А Капитан Смит?
— Хороший человек. Лучший. Отличная, здоровая американская основа.
— Ты, пожалуй, немного расист, а? Он вульгарен, он крестьянский сын, деревенщина здешних гор.
— Лучшие люди приходят с гор. Позволь мне уточнить это высказывание: лучшие люди, как и лучшие вина, приходят с гор.
— К тому же еще и женофоб. А откуда берутся лучшие женщины?