— От Бога.
— Ох, черт!
— Из Бронкса. Я не знаю — из спальни и, может быть, из кухни. Кто знает? Да и кому какая разница? Лучше этот холодный и горький мир с женщиной, чем Рай без нее. Перевернись.
— Именно это я и имела в виду.
— Перевернись.
— Иди к черту. Сам перевернись.
— Мужчина жаждет.
— Мужчина может пойти полетать при луне.
— Ну, Бонни …
— Док, тебе придется сменить подход.
— Ты хочешь сказать, есть какой-нибудь другой способ?
— Нет, я совсем не это хочу сказать. Ты меня когда-нибудь слушаешь?
— Все время.
— Что я сказала?
— То же, что и всегда.
— Понятно. Док, мне нужно кое-что тебе сказать.
— Не думаю, что мне хочется это услышать.
— Редкий, ты чертовски хороший повар. Но, ради Господа Бога, почему мы должны, черт подери, каждый раз есть бобы?
— Так они же, бобы, очень питательные, Джордж. А тебе лучше дерьмо на вертеле? Заткнись и ешь свои бобы.
— Когда изобретут такие бобы, чтоб после них не пукать?
— Над этим работают.
— Но у них же есть все. Организация, и контроль, и средства связи, и армия, и полиция, и тайная полиция. Огромные машины. У них закон, и решетки, и наркотики, и тюрьмы, и суды с судьями. Они такие гигантские. А мы такие маленькие.
— Динозавры. Из литого железа. У них ни единого паршивого шанса против нас.
— Нас всего четверо. Их — четыре миллиона, считая Военно-воздушные силы. Разве мы можем с ними тягаться?
— Бонни, ты думаешь, мы одни? Могу поспорить, — слушай, могу поспорить, есть парни, которые вот в эту самую минуту делают то же, что и мы. По всей стране маленькие группы — по двое, по трое, — оказывают сопротивление власти.
— Ты говоришь о хорошо организованном общенациональном движении.
— Вовсе нет. Вообще никакой организации. Никто из нас ничего не знает о другой маленькой группе. Поэтому они и не могут нас остановить.
— Почему мы никогда об этом не слышим?
— Потому что это подавляется, вот почему; они не хотят, чтобы про это все знали.
— Ты — отставной Зеленый Берет. Откуда мы знаем, что ты подсадная утка?
— Вы не знаете.
— А ты и есть подсадная утка?
— Возможно.
— А как ты знаешь, что я не подсадная утка?
— Я тебя изучал.
— А если ты ошибся?
— Для этого существует нож
— Хочешь меня поцеловать?
— Черт, да!
— Ну?
— Чего?
— Ну, чего же ты ждешь?
— Так… черт! Так ты же — женщина Дока.
— Фиг я его женщина. Я — только своя собственная.
— Да? Н-ну, я не знаю …
— Ну, я знаю. Поцелуй же меня, ты, урод дурацкий.
— Да? Пожалуй, нет.
— Почему — нет?
— Сначала нужно обговорить это с Доком.
— Можешь идти ко всем чертям в ад, Джордж.
— Я уже там был.
— Ты трус.
— Я трус.
— У тебя был шанс, Джордж, и ты его продул. Можешь теперь жалеть.
— Жалеть? Ни об одной женщине в жизни не жалел. Никогда не встречал женщины, из-за которой стоило бы волноваться. Есть, черт его дери, другие вещи на свете, поважнее, чем женщины, знаешь.
— Если бы не женщины, тебя бы просто не существовало.
— Я ж не сказал, что от них нету проку. Я сказал, что есть вещи поважнее. Оружие, например. Или хороший торцовый ключ. Или отлаженная лебедка.
— О Боже, целая куча. Меня окружают идиоты. Все трое — будущие пастухи. Свиньи из девятнадцатого века. Анахронисты из восемнадцатого века. Неудачники из семнадцатого. Абсолютные импотенты. Если не там — так и нигде, ну, просто нигде. Ты устарел, Джордж.
— Как приличная работа сантехника. Как приличный, — ну, я хотел сказать, как сцепка вагонеток. Как…
— Импотент. Импотент. Старик в свои двадцать пять.
— …как хорошая охотничья собака на енота. Как хижина в лесу, где мужчина может пописать прямо с крыльца — погоди минутку — где мужчина может пописать прямо с крыльца в любой, черт подери, ей-богу, в любой момент когда ему этого захочется.
Он остановился, не в силах найти никакого другого сравнения.
Абцуг одарила его своей фирменной, своей пренебрежительной улыбкой.
— История прошла мимо тебя, Хейдьюк. — Она повернулась к нему спиной, резко взмахнув гривой своих прекрасных волос. Раздавленный, он молча смотрел, как она уходит.
Позже, вползая в свой засаленный спальник, он придумал (слишком поздно) достойный ответ…
14. Работа на железной дороге
Хейдьюк бродил, спотыкаясь, в темноте; мерцал голубой огонек его фонарика.