Да что я, совсем сдурел? Что это я вообразил?.. Дурак дураком хожу! Лопухом вислоухим! В одно мгновение я опомнился… Этой-то мокрохвостке плевать на меня! Ну, погоди же, паскудница!.. Сдохнуть вот ради этого? Ну уж, нет! Я жить хочу! Жить за десятерых… за сотню… за тысячу!.. Счастливый малый! Ради твоих красивых глаз, под взглядом твоих красивых глаз, жопка моя!.. Чтобы хватило на десять сот жизней, чтобы всего до отвала!.. Чтобы обожать вас без памяти, чаровница!.. Но я так разошелся, что напугал ее до смерти… Прямо на стену лезу!
Нет, пусть лучше я умру в ужасных страданиях!.. Пожалуйста, вонзите мне нож в сердце!.. Оно колотится, трепещет, истекает кровью ради вас одной… Хочу изведать страшных мучений! Топчите его ради своего удовольствия! Казните меня лютой казнью!.. Хочу умереть перед ней четвертованный, обреченный муке вечной, молящий, смиренный!.. Стой! Да что это я, спятил? Не слишком ли много глупостей ради вот такой паршивки?.. Я же вижу, ей плевать с высокой горы! Знай насмехается, ей и горя мало! Масла подливает!.. О, сколько любви! Прости, обожаемая, фея моя! Если она убежит, бросит меня, это будет конец, я погибну, сердце мое разорвется, меня не станет… Дубина, орясина, олух, ты напугаешь ее! Обожай ее нежнее!.. Клянусь, не испугаю ее больше!.. И все-таки я должен рассказать ей все… Она должна выслушать меня… узнать все мои тайны… самое потаенное. Берегитесь, девочка! У меня есть ужасные признания, бесчисленные откровения!.. Теперь уже я дрожу, я признаюсь во всем… Трясунчик! Ты больше напуган, сильнее потрясен в сем вертограде нежности, чем под шквальным огнем Фландрии, чем под бешеным градом шрапнели… Видите, красавица, как я трепещу от страха, как пляшет сердце в моей груди? Ломит везде — в голове, ноге, глазах… Уже не соображу, где я, что делаю… Не знаю, за что ухватиться… Все окрест валится, меня шатает… Сердце колотится, заходится… Все кружится, заволакивается мутью… дрожь пронизывает вдоль, поперек… я стенаю… облик любимой туманится… Что со мной?.. А, значит, я держал ее за руку? Бестолочь! Вот она, моя дорогая, милушка моя!.. Очень нежно держал… Она заливается!.. Едва касался, что-то преданно лепеча… Мы блуждали из аллеи в аллею, меня качало от счастья, от обожания, от страха… Пичужки при нашем приближении оглушали нас щебетом, охмелев от весны… Нарциссы на лужайке дрожали от налетавшего ветерка… Чудесная картина!.. Лондонская весна переменчива, омытое солнце и плачет, и смеется одновременно. Персиковые деревья в цвету объяты розовым пламенем… О, вон из травы выскочил крольчонок, удирает, улепетывает!.. Вирджиния бросается вслед, догоняет, берет на руки, целует, уносит с собой… Я ревную. Точно острый нож воткнули. Ревную ко всему — к небу, дяде, лужайке, кролику, ветру, перебирающему ее волосы… Она едва слушает меня, не слышит… Меня хотя бы поцеловала! Все ласки кролику… К черту!.. Эта свистуха раздражает меня своим кривлянием. Недомерка!.. Надо бы присесть — устал, мочи нет… В печенках она у меня со своими резвостями!.. В ухе снова стреляет, жужжит, лязгает, бухает, шипит, точно струи бьющего пара… Завод на полном ходу! Гремит в голове весь мой оркестр! Оглушительно громыхает в голове гроза, уже ничего не слышу… Ухо, колено — вот несчастье мое… А ребра? Ни черта не смыслит эта девчонка!.. Два-три часа еще могу продержаться, а потом выдыхаюсь, совсем… Тащусь в хвосте, плетусь, держусь изо всех сил, а потом… Это не притворство, не показуха… Просто выдыхаюсь и валюсь с ног… иду на посадку… Могут подумать, что я любитель поныть, а мне побегать хотелось бы!.. Только уж ног под собой не чую… А, вон скамья под деревьями!.. Я хнычу, что-то лепечу… Вирджиния возится со мной. Вирджиния рядом! Держу ее, чтобы не сбежала… Засвежело… Задул сырой ветерок… Стараюсь укрыть ее от ветра, чтобы не озябла… Надо набросить на нее пиджак, не откажется же она принять его, в конце-то концов! Сниму с себя ради нее, пусть лучше я буду дрожать… Предательский ветер… Согрею ее своим теплом… Не желает, слышать не хочет! Будет трястись в своей блузочке… Но я таки грею ее, черт побери! Сжимаю в ладонях ее маленькие груди, остренькие, твердые… Ей в самом деле зябко. Она вырывается, но видно, что не сердится… Я обмираю от ее веселого звонкого смеха, и вот уже я счастлив, весь сияю… До чего же она миленькая! Ну, такая милашечка!.. А мне-то всякие ужасы мерещились, и страшилище я, и брюзга, и мерзавец… Но вот она смеется, и все ладно! Мою хворь точно рукой сняло… Я теперь не просто здоров — я на небе, готов на голове ходить от счастья… Что-то мелю, ну и пусть! Вокруг сплошная синь… Вижу ангелов, вижу Господа нашего на облаке, на большом-пребольшущем облаке… И Он желает мне добра! И Вирджиния, и Он, и я чувствуем друг к другу нежность… Я люблю-люблю ее и все целую, крепко целую их обоих. Какой необычный праздник!.. Я танцую с ней, с Ним… А вот и ангелы перелетают под звуки фарандолы друг за дружкой с облака на облако… Все мы любим друг друга… Я охмелел от кружения… Все выше, все дальше, как тогда в Гринвиче… Ну вот, все снова! Уже не Дельфина, не Клабен и не Боро, а бородатый Бог… Они снова устроят мне тот ужас… они дурманят мне голову… Спасаться от них! Все дальше, все дальше!.. Прочь отсюда, детка! Я уношусь, скольжу меж туманов… Весь в порыве, в стремительном полете… Но меня завертело… я рею навзничь… запутываюсь… падаю… иду ко дну… барахтаюсь… хватаюсь за поручень… Берегись! Кричу, задыхаясь: «Ко мне, Вирджиния!»… Спасен… ухватился за ниточку… Все началось с головокружения…
Я потерял сознание. По счастью, она была рядом, не бросила меня. Та же скамья, тот же парк… Я понимал, что произошло… Со мной случались обмороки… Она тоже понимала, видела, что я закрыл глаза… но руки ее не выпустил, ни на секунду, так-то!.. Еще полуживой после обморока, я возобновил свои попытки, вновь приступился к Вирджинии, пытаясь втолковать ей, чтобы она прониклась моей бедой.
— Вирджиния, я совершал преступления, был вынужден… Вам-то мне не следовало бы рассказывать, только страху на вас нагоню… Но в этом повинна и моя голова тоже. Вы ведь видели, что со мною творится? Ведь я могу и убить… Не боитесь? Родители у меня не такие, это у меня не от них, от войны!.. Если бы вы их знали, — говорил я, — особенно мать! Да и отца тоже!.. Сколько горя я им причинил! Как я кляну себя!..
Словом, через пень-колоду. Она внимательно глядела на меня и ничего не понимала. Я ей то же самое по-английски, от начала до конца… Никакого впечатления, не могла она понять, чего я хочу от нее. Для бедняжки в этом не было никакого смысла. Для такой вот милочки приключения и всякие ужасы существовали только в кино… Я был не такой, каким она воображала страшного человека… Она не могла представить меня трагической личностью…
— Почему клянете?
Странный вопрос.
— А кто вашего дядю обокрал? Вашего дядю, такого доброго к нам?.. Я спер у него всю ртуть! Это не ужасно? Это не мерзко?.. Да много чего еще, в тысячу раз более преступного! Thousand times!
Я не скупился на черную краску… а ей — хоть бы что!
— Да что такое вы сделали?
Тупоголовая! Лучше бы мне помолчать. Как об стенку горох. Не повернуть ли разговор на противогазы?.. Может быть, тут от нее будет больше прока?..
— А что противогазы, Вирджиния?.. Дядя ваш в это верит?.. Между нами, по совести говоря?.. Может быть, он просто дурит?
— Oh, you know uncle! Знаете, дядя развлекается. Он любит изобретать.
Это все, что она может сказать… Ее занимает крольчонок. Он сидит у нее коленях и грызет, грызет… Точно обгладывает собственную мордочку, свой крошечный носик, малюсенький дрожащий носик… Она очень похоже передразнивает его, подбивает меня попробовать. Несносная! Совсем не слушает!.. Надо сказать ей самое важное… Ну же, давай!
— Вирджиния! Выходите за меня замуж, Вирджиния! Умоляю! Я люблю вас!
И сам обмер… Выпалил все это единым духом, даже собственного голоса не узнал… Никак не ждал от себя такого нахальства… Застыл, разинув рот. Она молчит, продолжает свою забаву… Ну-ка, поднажмем!
— Вирджиния, я обожаю вас!
Я крепко взял ее за руку… И тут случилось нечто необыкновенное, прямо на наших глазах свершилось истинное чудо… Точнее говоря, между деревьями и нами… Я очень хорошо помню. В точности, как на театральных подмостках… Явилось Счастье, пламенеющее, сияющее!.. Нечто невиданное прежде!.. Огромная Пылающая Купина! Мерцание розовато-зеленых сполохов, а по ветвям венчики желто-синего сияния… Объятая огнем Купина трепещет, и я трепещу… трепещу вместе с розами… Но вот и иные благоухания, как бы слиянный дух цветов, благорастворяющий, обаяющий… Наинежнейшим среди воспарений роз повевает на нас, пьянит нас… Блаженство неизреченное обвороженных, одурманенных, обеспамятевших, млеющих от счастья… Но небо, там вдали, потемнело, дрожу от прохлады… Жаркое полыхание пламени зачаровывает меня, глаз не могу оторвать… Сгореть до наступления холода в пылающем чуде!.. Бросаюсь прямо туда, перевожу дух… Огненные языки вокруг меня подхватывают, плавно-плавно возносят между ними… Я стал вихрем огня, света… стал чудом! Уже ничего не слышу. Возношусь!.. Воздушное пространство… Какое счастье! Я рею огненной птицей… Словами не выразить! Как тут было удержаться?.. Кричу во все горло от радости!.. Клянусь, я увидел Счастье перед собой в саду полковника! Хотите верьте, хотите нет, я видел Пылающую Купину!.. Необычайное волнение чувств!.. Только что-то я не пойму… Вытягиваю слегка правую руку. Дерзнул, осмелился. Касаюсь, дотрагиваюсь… Пальцы моей феи, моей розы, моей обольстительницы!.. Вирджиния! Едва касаюсь ее… не смею. Теперь вокруг нас потрескивают, порхают бесчисленные языки пламени, изящные огненные вихри полощутся между деревьями. Праздник, праздник воздухов! То здесь, то там на ветках резвые зыбкие россыпи искр, сверкающие венчики, пламенные камелии, жгучие глицинии… Букеты из них между волнами музыки… Наполняющее пространство пение фей, шелест их голосов, тайна чар и улыбок. Праздник огня в самом разгаре, для полноты счастья!.. Я был так ошеломлен, в таком смятении, столь обуян любовью, что дохнуть боялся… Был счастлив весь целиком… Слышал, как моя кровь бурлит, клокочет, распирая артерии. Сердце пухнет… я горю… пылаю… пляшу в пространствах, не отпуская руки моей ветреницы, моей лукавицы, моей бесценной, моего мучения, жизни моей… Только бы не ускользнула!