Хочется отметить, что в эпоху СССР этот хитрый человечек порвал не одну рубашку на груди, защищая политику, интересы и курс партии, являясь её членом и внештатным сотрудником КГБ. Собирался даже наколоть на груди татуировку в виде улыбающегося Ленина и нескольких цитат из «Капитала», но от столь опрометчивого шага его отговорила мать. В результате в своём патриотическом порыве он ограничился поездкой в Москву да походом в Мавзолей.
Когда Балабулис вернулся из поездки в белокаменную, его понесло окончательно.
– У-у-ух-х-х, кровососы, эксплуататоры, развратники и проходимцы! – орал он, грозно махая кулаком, предположительно, в западном направлении. – Хотите украсть моё светлое будущее и сделать рабом?! А вот вам кукиш! – надрывался он, скручивая фигу всё в том же направлении.
Делал он это всё прилюдно, никого не стесняясь. Но к тому моменту даже в Союзе люди уже стали терпимы к подобного рода типам, поэтому, покрутив пальцем у виска, проходили мимо, лишь шепча под нос:
– Ну что взять с больного, видно, только что из психушки отпустили.
Но как только советская власть канула в небытие, Балабулиса словно подменили (как, в общем-то, и большинство прибалтов): у него тут же нашлось огромное количество репрессированных и Советами обиженных родственников, да и сам он каким-то образом оказался жертвой насилия и психологического давления со стороны ЦК КПСС, после которого он не может спать по ночам, страдает энурезом, геморроем, и ему повсюду мерещится красный флаг с серпом и молотом. Зачем-то демонстративно сжёг свои советские документы, отчего впоследствии временно пострадал. Новые литовские власти не оценили по достоинству его патриотический порыв души, а строго потребовали паспорт и военный билет. На все расспросы, зачем, мол, ты это сделал, он лишь разводил руками, дулся, краснел, таращил свои свободно вращающиеся глаза, но так ничего внятного и не сообщил. В основном ссылался на тяжёлое детство, Советы, Ленина и ВЛКСМ.
Закончилось всё вроде хорошо: молодому патриоту за большую взятку помогли-таки восстановиться как личности, действительно приписав его идиотский поступок проявлению патриотизма. Бывало и так в те весёлые времена.
Резко позабыл русский язык, но литовским в совершенстве так и не овладел. А когда по долгу службы приходилось общаться на русском, его речь приобретала совершенно нелепый и ненужный акцент, и если многие люди, жившие при СССР, почерпнули из системы уйму полезного и нужного (кто выучил могучий и великий русский язык, кто получил прекрасное квалифицированное образование и т. д. и т. п.), то наш лопух-следователь научился лишь брать взятки и подхалимничать, овладев этими навыками в совершенстве, и уж здесь ему действительно не было равных. Вот и сейчас, завидя троих испуганных парней, он сразу смекнул, что тут дело нечистое и что явно можно поживиться, стоит лишь поискать причину страха и нажать, где нужно и когда нужно.
– Проверка документов! Всем оставаться на своих местах! – продолжал по-литовски орать он, следя за каждым движением братвы.
Балабулис был отчего-то явно доволен собой и своим положением. Он широко улыбнулся, продемонстрировав здоровые, чистые и крепкие зубы, и начал сверлить глазами каждого из Вампиров, стараясь припомнить, не встречал ли он кого-то из этих оболтусов раньше. Но убедившись, что видит троицу впервые, громко и властно спросил:
– Ну и что вы за птицы?
– По-русски, начальник! – на советский манер ответил Стаська, стараясь избежать пристального взгляда настырного следователя.
– Ах, начальник?! – потирая пухлые ладошки, обрадовался он, будучи теперь полностью уверенным, что тут он поживится. – Значит так, товарищи жулики, документы и баулы готовим к осмотру, – войдя в раж, уже по-русски с чудовищным акцентом скомандовал он. И тише, но так же строго и властно добавил: – Только без фокусов и резких движений.
Первым свой изрядно потрёпанный и весь проштампованный белорусскими визовыми печатями паспорт протянул дрожащий Игорёк. Следователь без труда подметил эту боязнь проверки и назло последнему начал долго и скрупулёзно проверять каждую страничку документа и даже зачем-то подковырнул ногтём место, где была вклеена фотография. Но как он ни вертел в руках паспорт, как ни присматривался к штампам, всё, как назло, оказалось легальным, неподдельным и действительным.