Потом, после молитвы, все пожали руку пастору и вышли во двор, чувствуя удовлетворение как после хорошего обеда. Потом еще немного посплетничали, обсудили погоду, разошлись и семьями, как и прибыли, отправились по домам. Некоторые в колясках, но большинство в обыкновенных повозках и телегах.
Матери пришлось посылать Гэса за остальными детьми, которые околачивались вокруг деревянного двойного туалета с дверьми на противоположных концах: с одной стороны, для мужчин, с другой - для женщин. Детей тянуло к нему как мотыльков к свету.
Лу сидел в уборной, а Мартин с какими-то другими мальчиками резвились вокруг. Кейти была с девочками, которые то ли наслаждались видом задней стороны церкви, то ли рассматривали плиту на могиле Маркла, самого старого из тех, кто уже устроился навечно на новом кладбище, то ли занимались еще чем-то. Но тем не менее стояли рядом с туалетом, выкрашенным желтой краской; в женской половине уборной сидела какая-то девочка.
- Мартин! - позвал Гэс. - Папа сказал, что пора ехать.
- Да, едем, - отозвался Мартин. - Дома еще полно работы.
- Да, полно, - согласился Гэс.
- Ну ничего, работа подождет. - Мартин рассматривал туалет.
- Ну, ты же знаешь, папа будет сердиться.
- Знаю, знаю, - сказал Мартин, нахмурившись.
Вдруг в туалете раздался глухой стук, за которым последовал испуганный крик. Левая дверь туалета резко распахнулась, и из него выскочила Джанет Коберман, подбирая юбки. Из открытой двери выкатился небольшой клуб дыма. Мальчики разразились натужным смехом и стали хлопать друг друга по спинам, вертеться на месте, красные, давящиеся от смеха. Гэс смеялся не меньше остальных.
Девочки, напустив на себя возмущенный и суровый вид, окружили Джанет Коберман, которая лихорадочно поправляла свою одежду. Когда смех начал стихать, с другой стороны уборной появился Лютер. Он посмотрел на Джанет, закатил глаза и манерно зажал нос пальцами. Мальчики, охваченные новым приступом смеха, хлопали себя по бокам, а девочки, фыркнув, отвернулись.
- Ну и ну! Лу нужно быть комиком, - сказал Джонни Брюери, все еще давясь от смеха. - Как здорово он закатил глаза! Раздались призывные крики родителей.
- Дети, пора ехать! Дома ждет индейка!
Отец уже растреножил лошадей, и ему не терпелось отправиться поскорее домой. Нехорошо удерживать лошадей на одном месте. Особенно когда на тебя смотрят все соседи и тайно надеются, что лошади взбеленятся, начнут рваться из упряжи, дергаться, тянуть в разные стороны... В Монтане за тридцать долларов можно купить хорошую дикую лошадь, а через год продать ее за сто. А это значит - получить приличную прибыль. И утереть соседям нос. Если бы только эти чертовы дети прекратили свои дурацкие забавы! Они глупее, чем эти тупые, как сапог, мустанги! Поскорее бы они залезали в повозку, пока лошади совсем не одурели, пока повозку еще можно удерживать на месте... Сколько еще можно ждать их высочеств!
- Разрази тебя гром, Гэс! Я же приказал тебе всех привести сейчас же! А где вы болтаетесь так долго?
- Все в порядке, папа, - сказала мать. - Мы уже все на месте. Попрощайся с Уотсонами... Да, да, до следующей недели! - выкрикнула она, размахивая белым платочком. Это испугало лошадей, и они дернули с места, и понесли бы, если бы отец, намотав поводья на свои тяжелые руки, не удержал их. Его шея напряглась как у быка, ногами он уперся в доску передка. Глядя со стороны, можно было подумать, что лошади, гарцуя, легко увозят повозку с церковного двора. Но вблизи было видно, скольких усилий стоит отцу сдерживать их - на лбу у него набухли вены, желваки на щеках вздулись...
- Мама, - сказал он некоторое время спустя, - рядом с этими тварями никогда больше не размахивай своим платочком. Они еще совсем глупые, ничего не понимают.
- Лошадьми можно легко управлять, если знаешь, как с ними обращаться, - продолжил отец, несколько поотпустив вожжи. - Хочешь посмотреть, на что они способны?
- Нет, нет, папа, я знаю, что они могут скакать очень быстро, сказала мать. Но было уже слишком поздно.
Отцу не пришлось даже крикнуть: "Пошли!" Достаточно было уже того, что он ослабил вожжи. Лошади рванулись в галоп. Они мчались так стремительно и тянули повозку так легко, что казалось, будто она была воздушным змеем. Отец хорошо знал дорогу: мили две она шла по ровной местности, а потом начинала слегка подниматься в гору. Лошадей нужно притомить немного - а дальше с ними можно управляться без труда. Дети держались за борта повозки, которую трясло по всем выбоинам и рытвинам; колеса вращались так быстро, что спиц почти не было видно.
- Лу бросил в туалет шутиху, - сказала Кейти.
- Тебе об этом обязательно рассказывать? Что, невтерпеж? - недовольно пробурчал Лу.
- Но ты ж бросил, бросил! И напугал Джанет Коберман чуть не до смерти! И испортил ей нижнюю юбку!
- Фигня все это!
- Лу, - сказал отец, - не смей употреблять такие слова, а не то я вымажу тебе рот мазутом.
- Помолчи, Кейти, - сказала мать.
- Ты действительно бросил шутиху в уборную, Лу? - осторожно спросил отец.
- Ну, после фейерверка на 4 июля осталась там одна штучка.
- Я, кажется, уже тебя предупреждал насчет валяния дурака.
- Но никого же не обожгло. Просто подшутил. И все смеялись.
- Вряд ли Джанет смеялась.
- Ну, ей тоже потом было смешно.
- Не смешно, не смешно. Она плакала!
- Кейт, замолчи!
- Но она же в самом деле плакала!
- А завтра, между прочим, мне нужно идти к Джеральду Коберману и просить у него дробилку. Ради всех святых, о чем ты думаешь, когда устраиваешь свои проказы? А ты же знаешь, как мне нравится одалживать у людей вещи! Ты прекрасно знаешь об этом, Лу!
- Я совсем забыл, что завтра нам будет нужна дробилка, - сказал Лу (явно уже строя про себя планы, как отомстить Кейти).
- Теперь все соседи будут говорить: посмотрите, какие шкодливые дети у мистера Гилпина! Дикие лошади, дикие дети!
- Но я же не такой, - сказал Мартин. - Не надо меня со всеми смешивать.