- А мне дали девяносто девять лет. Но я ничего не сделал.
- А, теперь я знаю, кто ты, - сказал Роки. - Ты этот чокнутый, который девочек резал! Точно-точно. Вот что я тебе скажу, приятель - одна из тех девочек была из итальянской семьи. И если чуть что не так - на следующее утро ты уже не проснешься. Понял?
- Понял. Я свой урок уже выучил, - ответил Белински тихо и искренне.
- А за что тебя упекли в подземную одиночку? - спросил Роки с ухмылкой. - Дал по морде охраннику?
- Не знаю, - сказал Белински. - Не помню. Пришел в себя в темноте. На голове шишки, все лицо разбито, все тело болит. Пытался припомнить, кто я такой, а потом понял - а какая, собственно, разница, как меня называют?
- Да брось ты херню пороть, маньяк, - процедил Роки.
- Не знаю, почему, - сказал Белински, - но меня, наверное, хотят подставить стукачом. Подставляют черным. А если со мной что случится будет повод поломать им кости.
- Да ну их всех на хер!
Белински залез на верхние нары, улегся и уставился в никуда.
- А знаешь что, - пробормотал Роки, и в его голосе прозвучало искреннее желание, чтобы то, о чем он собирался сказать, свершилось, - мы бы могли стать друзьями.
Белински слышал, как сотни людей-кукол укладываются спать в своих камерах; раздалось несколько криков, кто-то выругался, в одном месте, другом, третьем, кто-то похихикал.
- Мужчине же надо как-нибудь облегчаться, - сказал Роки тихо. - А иначе свихнуться можно!
- Мне кажется, - отозвался Белински, - единственный способ выжить здесь - это тихонько себе размышлять и не выступать. Стоит начать играть мускулом - и все, тут же тебе и крышка! А заставить тебя думать так, как им хочется, им ни за что не удастся. И заставить тебя не думать вообще тоже у них не получится.
- Ха, есть много способов заставить человека перестать думать, возразил Роки, и на этот раз в его голосе появилась какая-то хрипотца. Всадят пулю между глаз - скажут, при попытке к бегству, или случайно лопатой перебьют хребет. Или переедет тебя грузовик, тоже вроде как ненароком.
- Но душа у тебя все равно будет свободна. А уж с душой они ничего поделать не могут!
- А мне до задницы вся эта болтовня про душу! Ты мой сокамерник, и ты будешь моей курочкой.
- Нет, - сказал Белински, - со мной такое не получится. Меня не переделать. Как не переделать петуха в лошадь... Лучше бы подумать, как сделать так, чтобы это место стало вроде как домом. Чтобы здесь можно было более или менее нормально жить.
- Знаешь, приятель, тебя на электрический стул усадят за такую агитацию!
- Но я же не призываю развалить Левенворт! Мы могли бы, например, потребовать, чтобы нас лучше кормили, чтобы мы сами готовили еду, чтобы чего-нибудь там выращивать на огородах...
- Заткнись-ка, большевик! Ты что, хочешь схлопотать себе перо в бок?
- Может, так было бы и лучше, - сказал Белински. - Это бы освободило меня. Что это за жизнь?
Прозвенел звонок. Яркость лампочек уменьшилась, но совсем они не потухли. Роки быстро заснул, и во сне его, наверное, мучили кошмары. Он стонал, скрежетал зубами, ворочался под одеялом... Воздух был насыщен влажным дыханием тысяч человек...
Белински спал мертвым сном. И когда утром его разбудил звонок, он почувствовал себя на удивление отдохнувшим. У него, казалось, прибавилось силы, подбородок он держал выше, кровь живее бежала по жилам, а в душе заискрилась радость какого-то обновления.
Да, шанс того, что ему удастся что-то изменить, был очень мал; ему нужно будет применить сверхчеловеческие усилия. Но проснувшись, он чувствовал, что все это ему удастся.
Роки не смотрел в его сторону; на его побитом оспинками лице застыло насмешливо-угрожающее выражение.
Рони Гриздик лично отправил Белински на работу в бригаду черных. И он действительно выглядел белой вороной. А догадаться, как черные вороны поступают с альбиносами, было совсем не трудно.
Но для Белински это уже не имело значения. Он все-таки найдет способ заставить выслушать себя - а потом его могут убивать. А если его выслушают, это может навести слушавших на кое-какие мысли, и это тоже уже не мало.
От котлов исходил жар, прачечная была наполнена паром, стены были мокрыми от влаги. Заключенные таскали мокрое белье от одного чана к другому. Чарльзу Белински вручили мешалку - когда белье и одеяла поднимались на поверхность, он должен был заталкивать их назад в кипящую воду. Как ни странно, Белински чувствовал силы, которых за многие предыдущие месяцы в себе не ощущал. И с каждой минутой его уверенность в себе росла.
Огромный негр, проходя мимо, будто ненароком, чуть не столкнул его в кипящий чан. Но Белински удержался на мостках, вырвался, отскочил на шаг и, с удивлением глядя на негра, спросил:
- За что ты хотел меня туда столкнуть?
- А ты не из робких! - Негр засмеялся. - Нам тут стукачей не нужно.
- Я не стукач. И, кстати, знаешь, мой лучший друг был черным.
- А как его звали?
Белински мучительно пытался вспомнить. Но не мог. На лбу у него выступил пот.
- Ну, я так и знал, - сказал негр и, повернувшись к высокому, жилистому мексиканцу, добавил: - Иди сюда, Хесус, нам подбрасывают рыбку а мы рыбку бросим в суп.
- Ладненько, Перли.
- Подождите, подождите! - крикнул Белински. - Ты знаешь Канзас-Сити?
- Я родился недалеко от боен, - сказал Перли. - Мой папаша работал в Канзас-Сити, - сказал Хесус.
- Имя моего друга... Его звали Джим... Джим Криспус, вот!
- Это не тот, что играл на банджо в оркестре? - спросил недоверчиво Перли.
- Не помню... Может, и играл... Нет, не помню.
- Если бы ты был другом Джима, то почему я о тебе ничего не слышал? Никогда не слышал, чтоб у Джима был друг по фамилии Белински.
- Может быть, это вовсе не моя фамилия, - сказал Белински. - Меня сильно били по голове. Я забыл почти все, что было со мной раньше. А потом мне сказали, что меня зовут Чарльз Белински. А могли бы меня назвать Чарли Чаплин или Сунь-Ятсен какой-нибудь. Правильнее всего меня было бы назвать Джо Безфамилии.
- А почему тебя прислали к нам, сюда?
- Может быть, считают, что от меня лучше поскорей избавиться.
- Похоже на двойную махинацию, - прошептал Хесус; на его плоском лице было написано беспокойство. - Мы его тюкнем, сделаем им одолжение - а они потом нас же и примочат!