Благодаря статье Менкена, начальник тюрьмы Спритц стал известен по всей стране как "просвещенный специалист в пенологии", как человек, которого прежде всего заботили проблемы возвращения заключенных к нормальной жизни и их образование, а уже потом меры наказания и пресечения. Благодаря этому Белински получил возможность действовать еще более решительно, расширять библиотеку и привлекать все новых людей к чтению.
Но...
Однажды, в тот самый вечер, когда Спритц выступал в Омахе перед членами "Благотворительного Братства", когда он говорил о том, что если позволить тюрьмам обеспечивать себя всем необходимым, это не только освободит налогоплательщиков от уплаты лишних налогов, но и упразднит самую возможность бунтов в тюрьмах, его заместитель Рональд Гриздик, сидел у себя в кабинете и просматривал новопоступившие книги.
Среди них были книги по восточным религиям. Заглянув в них он решил, что это скучно и никакого вреда от них не будет; потом ему попались книги по Веданте, книги Лао-цзы, книги по буддизму. Все это было, с его точки зрения, глупо и безвредно. Но когда он натолкнулся на иллюстрированный перевод "Кама-Сутры", он с одного взгляда понял, что в его руках бомба, которая может взорвать всю прогнившую систему тюрьмы.
- Коули, - заорал он, - сейчас же приведи сюда Белински!
- Слушаюсь, сэр, - отчеканил Коули и побежал за библиотекарем. А Гриздик сидел и гадал, может ли он теперь доверять Коули, который, как и все остальные, был заражен вредным новым духом. Белински, чувствуя что-то недоброе, немедленно вошел в кабинет Гриздика. Он только что закончил чтение "Отверженных" Гюго и теперь знал, что можно ожидать от такого человека, как Рональд Гриздик.
- Белински явился, сэр.
- Я получил для тебя ящик новых книг, - сказал Гриздик, приветливо улыбаясь.
- Спасибо, сэр, - поблагодарил Белински.
Что бы ни произошло дальше, он хотел избежать неприятностей.
- И как ты думаешь, что же нам прислали?
- Не знаю, сэр.
- А ты догадайся.
- Подшивки "Полицейской газеты"?
- Нет, нет, нечто значительно более интересное!
- Может быть, вам лучше обсудить все это с начальником тюрьмы?
- Я и без него вижу, что это - мерзость. - Он взял со стола "Кама-Сутру" и раскрыл ее. Картинка на открытой странице изображала тридцать седьмую любовную позу.
- Я заведую библиотекой, и все. Я не цензор. Каждый должен иметь возможность выбрать то, что ему нравится.
- Мерзость и грязь! Вот что ты пропагандируешь!
- Этой книге три тысячи лет. И я никому се не навязывал бы. Эта книга - такая же, как все остальные знаменитые книги. Ну, как истории про Робина Гуда, как "Моби Дик", как "Зов Предков", как-как Библия, в конце концов, как вот эта вот "История Соединенных Штатов"... или как вот этот Шекспир...
- Все, хватит! - взревел Гриздик и стал выдирать страницы из "Кама-Сутры" и рвать их на мелкие кусочки. - Коули! Отведи этого сукина сына назад в камеру!
- Слушаюсь, сэр.
Белински старался не показывать своего беспокойства. Он считал, что надо обязательно сохранить библиотеку, и готов был понести наказание - лишь бы не тронули книги. Он мог бы легко высмеять Рональда Гриздика, этого розовощекого педераста, этого клоуна из дешевого водевиля. Но это значило бы - погубить книги, которые стали всем так нужны.
- Подожди минутку, Коули! - крикнул Гриздик. - Сначала нужно прикрыть этот рассадник мерзости и анархии.
Только тогда Белински убедился в том, что Гриздик на этот раз действительно намерен закрыть библиотеку, что его невроз, как раковая опухоль, глубоко проникшая в сознание, толкает его на стычку с заключенными. И потом, позже, непременно будет найдено какое-нибудь "веское оправдание".
- Мистер Гриздик, - сказал Белински, - я бы не хотел вмешиваться в ваши дела, но мне кажется, нехорошо наказывать библиотеку за то, что я, может быть, сделал что-то не так.
А в это время в Омахе начальник тюрьмы Спритц рассказывал, что несмотря на значительное увеличение количества заключенных в тюрьмах, имевшее место в последнее время, и соответственно, ухудшение питания, в подведомственном ему заведении уменьшилось количество срывов, сумасшествий, самоубийств, членовредительств, убийств. И все потому, что заключенные получили возможность заниматься чем-то для себя полезным.
- Все, решено, - сказал Гриздик, поднимая трубку телефона и вызывая подразделение охранников.
- Подумайте о том, к чему это может привести! - воскликнул Белински. Он был в ужасе - и этому безумцу доверена судьба шести тысяч человек!
- К чему это может привести? - Гриздик улыбнулся, как кошка, у которой из пасти уже торчат птичьи перышки. - Послушай, душечка, Рональду Гриздику никто угрожать не смеет! Скажи еще слово - и отправишься снова в одиночку.
- Но зачем же закрывать библиотеку?!
- Коули! Надень на него наручники!
Коули в растерянности посмотрел на Гриздика.
- Надень на него наручники, я сказал! - заорал Гриздик.
- Слушаюсь, сэр. - Коули медленно вытащил наручники. Он, прикрывая собой руки Белински, защелкнул их на запястьях и тут же открыл ключом; наручники остались висеть на руках Белински, но их можно было снять в любой момент.
- Мистер Гриздик, если вы без всякой причины закроете библиотеку, завтра утром тюрьма может оказаться заваленной трупами!
- Ах так! Ну, если ты хочешь кровавой бани - ты ее получишь, - заявил Гриздик, гордо выставив челюсть.
А в Омахе начальник тюрьмы в этот самый момент рассказывал, как ему удалось создать образцовую тюрьму: минимальное применение жесткой, железной дисциплины и максимальная свобода для заключенных в плане приобщения к новым знаниям; он говорил о том, что, отбыв свой срок, многие заключенные Левенворта станут учеными людьми.
По вызову Гриздика прибыло шесть профессиональных охранников, которые всю свою жизнь занимались только одним делом.
- Пойдемте, - сказал Гриздик. - Будьте начеку. Кривая ухмылка на чьей-нибудь роже - в наручники его!
Гриздик вышел из административного корпуса, прошел по пустому узкому двору к старому бараку, где располагалась библиотека. Там сидело довольно много заключенных, которые посвящали чтению предоставляемый им единственный час свободного времени. Некоторые сидели на полу, другие на коробках, третьи по углам; читали, листали потрепанные книги, присланные в дар тюрьме; учили других чтению, стараясь приобщить тех, кто еще не знал грамоты, к великому наследию печатного слова.