И тем не менее эти заботы в глубине, подсознательно, все же были ему очень приятны: будучи в черном смокинге, находиться рядом со счастливой, улыбающейся, цветущей красавицей невестой в белом подвенечном платье, получать поздравления от нарядных, пребывающих в прекрасном, праздничном настроении родственников, друзей и подруг, ощущать вступление в полноценную семейную жизнь — как же это должно быть хорошо! И если даже мысли об этом доставляли ему удовольствие, то каково, наверное, предаваться нм Жанне! К ее присутствию в квартире он привык очень быстро, постель пахла ее кожей, волосами, и он уже не мог представить себя спящего в одиночестве, — даже если они уставали за день и погружались в сон каждый на своей половине кровати, то просыпались все равно лежащими в обнимку.
С мыслями о предстоящей свадьбе Влад начал свой рабочий день в среду. Отвлекали его от них частые звонки, новые инструкции ЦБ, кои надо было изучить, и скопившаяся за время его руководства отделом кипа бумаг, которые он ежедневно обещал себе разобрать, но откладывал «на завтра». И только когда он отправился с Косовским на обед, вдруг вспомнил о том, что сегодня истек двухнедельный срок со дня предоставления кредита ООО «Айс М», которое с момента списания полутора миллиардов не провело по своему счету ни одной операции. Хоть времени было достаточно — и сегодня до конца рабочего дня, и завтра вполне годилось, — но мерзкий холодок все же пробежал по спине Влада. После обеда он было решил позвонить господину Бойкову в офис сам, но передумал — счел это несолидным, да и время еще терпело, решил подождать до завтра. Но облигации в кассе все же забрал, пересмотрел их, пролистал, поместил в свой сейф.
До конца дня никто так и не позвонил — нет, конечно, раздавались какие-то звонки, но того, которого он ждал более иных, не было. На вечер они с Жанной запланировали поход в БДТ, но, когда явились в театр, ни вполне достоверно изображаемые трагические события играемой; пьесы, ни двести граммов дрянного коньяку в буфете не могли отвлечь его от непонятного, отвратительного ощущения где-то внутри, в желудке; именно физически противного и тяжелого ощущения. Жанна поначалу была весела, чувствовалось, что у нее настроение на подъеме, как, впрочем, и во все последние дни, но быстро заметила состояние Влада и, после того как не получила ответа на свои многочисленные вопросы о причине его отрешенности и невнимания к спектаклю, надулась, пусть и ненадолго. Он понимал, что никаких причин для беспокойства у него нет, что все нормально, но совершенно необъяснимо что-то грызло его изнутри и давило сверху, как будто его опустили глубоко под воду и толща ее навалилась своей тяжестью на каждый квадратный сантиметр его тела, пыталась сжать его легкие, раздавить его всего.
В разгар спектакля, всего спустя пятнадцать минут после антракта, он вдруг вскочил, с трудом протиснулся меж коленками зрителей и спинками кресел соседнего ряда, вышел наружу. Вздохнул как можно глубже, ослабил узел галстука, подошел к буфету, попросил еще коньяку. Парень с тоненькими усиками и маленькой бородкой понимающе кивнул, отмерил в пластмассовом стаканчике сто граммов, перелил в тонкостенный с дурацкой красненькой полоской и подвинул его Владу. Грязные пластмассовые стаканчики с метками двадцать пять — пятьдесят — сто чрезвычайно его раздражали, и он вдруг не выдержал, спросил у бармена:
— А нельзя просто завести стограммовые стопки?
— Что? — переспросил тот с такой тупой блаженной улыбкой, что Влад просто махнул рукой, взял коньяк и минеральную воду да присел за столик. Выпил, вытер салфеткой губы, скомкал ее и бросил.
Подумал: «Надо пореже пить, или лучше вообще бросить. Это ж где я читал — при развивающемся алкоголизме часто появляются необъяснимые чувства тревоги, беспокойства, страха… Где-где, не помню. К черту, алкоголь здесь ни при чем. А страх есть, да, именно страх, вот оно, слово, вот он, термин! Тьфу! Наверное, просто устал — столько событий навалилось за последнее время… Правильно, не бери в голову, расслабься».