– Словом, так. – Забелин вынужден был продолжить. – Мы готовы возместить расходы, что вы понесете в связи с отказом от покупки. Ну и, пожалуй, даже предложим вам небольшую премию. Все-таки вы потратили время.
Теперь он замолчал, решившись молчать основательно.
Это, похоже, определил и Белковский. Потому что неспешно удивился:
– Я что-то не понял. Мы выиграли аукцион. Это так?
На этот раз уже он не дождался реакции и сам ответил себе:
– Это так. У нас сорок процентов акций. Так почему мы должны от них отказываться?
– Да потому, что денег у вас нет, – не сдержался Подлесный. – И контроля нет и не будет! Потому как все остальные акции подберем мы. Чего уж тут непонятного?
Белковский неодобрительно почмокал губами:
– Я же не считаю ваши деньги. Да и о каких деньгах речь? Всего-то миллион. Эту позицию мы в состоянии держать сколь угодно долго.
– Но цель?! – напомнил Забелин. – Зарыть миллион долларов просто так?
– Почему зарыть? Сорок процентов – это почти половина института. Отдайте нам треть площадей – и мы разойдемся.
Лишь жест Забелина, хоть и не без труда, удержал пораженного этой тихой наглостью Подлесного от комментариев.
– Мы, похоже, не понимаем друг друга, – расстроился Забелин, и в лице Белковского появилась готовность понять. – Вы не купили площади института. Вы купили лишь миноритарный пакет, то есть часть акций, дающих права на дивиденды. Насчет участия в управлении – я бы предложил не обольщаться. Вы даже не получите мест в совете директоров. Прежде чем ваши акции будут зарегистрированы в реестре, мы проведем собрание и изменим соответственно устав. Да и относительно дивидендов, господин Белковский, – мы же взрослые люди – не думаете ли вы впрямь, что мы собираемся их выплачивать, – все прибыли будут направляться на финансирование исследований. Ну, так и после этого – «что он Гекубе, что ему Гекуба?».
– Да, я так и полагал, – разочарованно кивнул Белковский. – Так и полагал. Поэтому пойдем вам навстречу.
Выражение лица Подлесного вроде не изменилось, но в нем проступило торжество.
– Да, пожалуй, надо пойти, – решился Белковский. – Шесть миллионов будет достаточно.
– Шесть миллионов рублей за отказ? – Подлесный посмотрел на Забелина, словно надеясь, что ослышался.
– Каких рублей? – в свою очередь удивился Белковский. – При чем тут? Долларов, само собой.
– Изволите шутить, – догадался Забелин. – Шесть миллионов долларов – да это треть цены здания.
– Так я и говорю, – вяло обрадовался Белковский. – Чужого нам не надо. Да и вам, господа. У нас ведь большой судебный опыт. Любые ваши решения будем обжаловать в судах. Шум, пресса, проверки – разве большому банку это надо? Такие вещи делаются, – он доверительно убрал голос, – интимно.
– Тогда, пожалуй, можно завершать. – Забелин, а вслед за ним и опешивший Подлесный поднялись. Поднялся и хозяин. – Думаю, что вы в силу каких-то причин пребываете в неких иллюзиях, – закончил встречу Забелин. – Надеюсь, они рассеются не слишком поздно. Во всяком случае пока открыт для обсуждения.
Сопровождаемые бесстрастным хозяином, они направились к лифту.
– Черт с ним, – решился при входе в лифт Забелин. – Возьму на себя – если примете решение, готовы заплатить вам пятьсот тысяч долларов. И то иду на бешеный перерасход.
Он вступил в лифт.
– Меньше чем на пять разговора быть не может, – услышали они через закрывающуюся дверь. – Да и то больше из уважения.
– Сволочь, – коротко возмутился Подлесный. – Какая ж гнида скользкая.
– М-да. Что-то я не почувствовал топора за спиной.
– Да врет он все, нет у них таких денег. Понтит! Они на контроль шли. Контроля нет. Так что отступят. Поторгуется еще для порядка – и сдаст. Помяните.
– А если не сдаст? – Они вышли из здания. – Он же дал понять, как будут действовать. Начнется шум в прессе, арбитражные процессы, Мельгунов узнает о роли банка и – все.
– Все равно нет у них денег. Нет «Балчуга», нет денег. Могут, правда, закусить удила и попытаться найти, но кто даст?
– Тогда бди. Днем и ночью по следу ходи, паутиной облепи так, чтобы от малейшего поступившего центика цепь прозванивалась. Огороди, чтоб со всех сторон плотина. Прессингуй как можешь. Но имей в виду, Подлесный, Жуковича рядом нет. Если что, свалить прокол будет не на кого. Устал я что-то от пророков.
И, с трудом сдержав накопившееся за трудный этот день раздражение, повернулся, не предложив даже подвести брошенного подчиненного, нажал на газ.
…Он еще только входил в квартиру, но уже понял, что Юли нет. И не то что в эту минуту. А вовсе нет. Приоткрыты были коридорные шкафы, опустел уставленный нехитрой Юлиной косметикой столик в гостиной.
Как и опасался, на столе, придавленная вазой, лежала записка. Сел, посидел, не читая. Наконец открыл: «Алешенька, ты прости меня. Как же ты со мной устал! Я не из-за сегодняшнего, хотя… ради бога, что ведет нас, – будь добрее. Всегда – добрее! Ведь сколько зла кругом. Вижу, уже сердишься. Ты так много для меня сделал. Даже не представляешь, как много. С тобой я была женщиной, и я узнала счастье любить. Недолгое счастье. Потому что сегодня поняла то, о чем предполагала, – болезнь моя есть отметка Божья, предначертавшая судьбу. И бороться с этим, делая несчастными тех, кого люблю, я не имею права. Я прощаюсь с тобой, и целую все, все. И знай, ты живешь во мне, и всякий день, что живу, буду молиться за тебя. Прощай, родной! Юла».
Забелин еще раз перечитал записку и потянулся к телефону.
– Доктор Сидоренко слушает, – даже в домашних тапочках Сидоренко ощущал себя врачом.
– У тебя Юля сегодня была?
– А, это ты, банкир. Поздравь, мне больницу дают. Не наркологию, правда, но тоже кое-что. Я так подумал – не удается вспрыгнуть, так я по лесенке взойду. А потом уже со всеми этими мормудонами в царь-горы сыграю. Ох сыграю!
– Я спрашиваю: ты чего Юле сегодня нагородил?
– Да ты за кого меня держишь? У нее сегодня приступ прямо в больнице случился. Пришлось побеседовать, разъяснить. Ну не просто ведь такого червяка в организме придавить!
– И ты ей это сказал?
– Ну не так. Здесь терпение надо, вера во врачей. Врачи ведь не кудесники. А она зациклилась на чем-то и никому уж не верит. Какой-то бред понесла насчет Божьей отметки. А вера больного в нашем деле – она разве что патологоанатому не нужна.
Забелин повесил трубку, вновь набрал номер, долго ждал, пока послышался заспанный голос.
– Подлесный? Молодец, быстро засыпаешь – что значит здоровая психика. Жукович во сне не приходил? Шучу. Ты вот чего! Юлю найти сможешь?
– Стало быть?.. М-да, чувствительная оказалась натура. Ладно, найду, Алексей Павлович. Даже в голове не держите, – смущенно прервался, подметив, что говорит словами недруга своего Жуковича, и закончил как обрубил: – Найду.
Глава 9
Концерт для высшего менеджмента
Каждое утро теперь начиналось одинаково. Забелин первым делом заходил в комнатку, занимаемую Клыней, и задавал один и тот же сакраментальный вопрос: «Проплатили?» После изгнания Жуковича Клыня поддерживал сношения с устроителями аукциона. И всякий раз при виде руководителя Клыня лишь судорожно мотал головой. Вообще вся эта история очень повлияла на молодого парня: и раньше неговорливый, теперь он и вовсе замкнулся, переживая происшедшее. И даже в приемной не появлялся.
Зато Яна в последние недели сделалась просто монументальной. Если прежде она одолевала Забелина своей настойчивой опекой, затем изо всех сил демонстрировала свое безразличие, то теперь за нейтральной аккуратностью едва скрывала злорадную неприязнь – о бегстве Юли Лагацкой знали все. Не знали только, где она. Не узнал этого, увы, и Подлесный. На безмолвный ежедневный вопрос Забелина он лишь сконфуженно разводил руками. «Все прошерстили. Всех знакомых, начиная со школы и института, вычислили. Мужа бывшего на рога поставили. Как в воду. Вот ведь конспиратор девка», – с оттенком восхищения констатировал он. Но от сомнительных его комплиментов легче не становилось.