– Ты, собственно, напрасно приехал, Владимир Викторович.
Второв чуть скривился: это «ты» наедине осталось с прежних времен, когда все они, еще без чинов и званий, ютились в двухкомнатной второвской квартирке в Чертанове. Сглаживалось оно, впрочем, неизменным теперь при этом «Владимир Викторович».
– На меня можешь время не тратить. Видно, Чугунов твой в кои веки прокололся: заявление об увольнении часа с два как у него лежит.
– Потому и приехал. – Отдышавшийся Второв поднялся, по-хозяйски заглянул в стеклянный, уставленный сувенирами шкаф. – Смотри-ка, аж от Газпрома. М-да, на славу поработали.
– Отработались, – не принял задушевной интонации Забелин. – Послушай, Владимир Викторович, мне ведь и так непросто. К банку за эти годы, врать не буду, прикипел. А больше чем сделал, ты из меня не выжмешь. Быть против тебя не могу – оттого и заявление написал. Но и с тобой не пойду. Потому что в этой истории с правлением ты весь в дерьме.
– Язык попридержи, пока не уволили. Ох и подмывает тебе врезать.
– Ну, в дыню выписать и у меня не заржавеет. Даже если дыня президентская, – сгрубил безработный Забелин.
– Как же у тебя на инвалида рука поднимется? Иль всерьез решил, что я к тебе на разборку приехал?
– Полагаю, что да. Совесть-то бьется в конвульсиях. Мучит. Выговориться требует.
– Дело – вот мой единственный критерий. Ему одному днем и ночью служу. И вас восемь лет это делать заставляю. А над какими пропастями прошли. Один девяносто четвертый с банковским «обломом» чего стоил. Сколь тогда банков, что покруче нас стояли, сорвались. А мы – по краю прошли, да еще и в весе прибавили. Запамятовали по человеческой забывчивости, о чем тогда на правлении глотку драли? А? Забегали глазенки? Где б мы сейчас были, если б я под вашим прессом надломился? Вот это и есть истинная цена хваленого коллективного разума. Один! Должен быть один, в ком есть решимость брать ответственность. Что глазками-то буровишь, чистоплюй? Неужто впрямь не видишь, что делается? Страну по кускам, как ставриду из блюда, растаскивают. И нет сейчас важнее задачи, чем к этому столу втиснуться. Неприятно, больше скажу – противно. Да только не мы, увы, правила игры устанавливаем: не удержимся в «головке», засбоим – и выкинут нас с дистанции. Капитал, капитал изо всех сил наращивать необходимо. И – на Запад, на простор стратегический вырваться! Корнями врасти! Чтоб от прихоти местных ворюг не зависеть.
– Савин же дал прогноз…
– Да что Савин? Циферки сводить дело нехитрое. Глупей себя президента держите. Иль сам не понимаю, что не может пирамида эта не рухнуть? Но когда? Год? Два? А если пять? И где ж мы через эти пять лет будем, если и впрямь попробуем чистюлями умненькими в сторонке отсидеться? Да через год нас сожрут. Тот же Онлиевский, и не подавится, падаль! Давно облизывается. Нет! Тут не местечковые нострадамусы, тут высший пилотаж требуется – чтоб по краю пройти и не сорваться.
– Что ж на правлении-то не разъяснил?
– Некому больше объяснять. Да и незачем. Всякому этапу своя форма правления соответствует. Историю-то я, похоже, получше помню. Когда наступало время государство в кулак собирать, с кого в первую голову спесь сбивать приходилось? А вы теперь в удельных князей как раз и переродились. Все с вольницей не расстанетесь. Чего хмыкаешь?
– Интонации и впрямь царские. Ты извини, конечно, но когда по нужде сидишь, в зеркало не смотришься?
– Шутим. Вот потому и пора вас всех «опустить». Нельзя слушать собственного президента и представлять его на очке.
Забелин не удержался, захохотал. Второв по-своему, неулыбчиво шутил. Но насколько шутил?
– А мозги мне как были, так и теперь нужны. Потому из правления я вас повыгоняю – давно зрело, а вот из банка мало кого отпущу. Савина, баламута, выгоню, – злопамятно припомнил он, наливаясь заново обидой. – Ишь тихарь! Сегодня же подпишу.
– Савин стратег, каких мало, – вступился, хоть и понимал, что безнадежно, Забелин. – Никто так рынок не промаркетит. Умник редкий.
– Именно что. А мне умники не нужны, я сам умник. Мне умницы требуются.
И неожиданно закончил:
– Как ты.
– Я-то теперь – давно прошедшее время. – Забелин выудил из холодильника коньяк и, хорошо зная, насколько вынужденный трезвенник Второв не переносит спиртное, намеренно медленно нацедил стаканчик.
– А то, может, глоток на прощанье? Все-таки дело свое я неплохо делал.
– Поставь бутылку, пацан! – Взъярившийся Второв резким движением сбросил со стола налитую рюмку, так что по свежим забелинским брюкам пролегла пунктирная коньячная полоса. – А дело как делал, так и будешь делать!
– А ху-ху не хо-хо? – впал в блатной сленг и Забелин. – Я тебе не холуй вроде Чугунова. Не на тебя, пахана, на идею общую пахал.
– На нее и будешь, – тихо, на контрасте, так что и возбудившийся Забелин притих, чтоб расслышать, произнес Второв. – Стратегия – это, давай так, не твоего ума дело. Тут мне решать. Но – цель! Цель, что когда-то провозгласили, – служить России. И это неизменно! Ты на правлении блестящую идею высказал. Между прочим, никто из стратегов ваших хваленых даже не отреагировал. А ведь из всего сегодняшнего бедлама это единственно ценное и было. Я об идее брать под банк высокотехнологичные институты.
– Расслышал-таки.
– Еще как. Только при других не показал. Слишком важно. Перспектива.
Он поднялся стремительно и, забыв оглаживать знаменитую свою язву, заходил меж стен. Злые языки говорили, что привычку эту он приобрел в начале восьмидесятых, когда полгода просидел под следствием по обвинению в частнопредпринимательской деятельности.
– Решили без нас все поделить, тихари. Межсобойчик затеяли: тому нефтяночку, тому связь или алюминий. А Второва побоку. Так и делите. А мы вам горловину перекроем. Хиреет, говоришь, великая оборонная наука? – притормозил он перед погрузившимся во внимательное молчание собеседником. – Мы для чего банк создавали?! Страну поднимать, финансы в промышленность впрыскивать. Да, трудно теперь. Некоторым паникерам уж и откат чудится, – неприязненно вернулся он к сегодняшнему столкновению. – Откаты эти поганые. Всем откатывай. Дооткатывались – страну откатили. Но мы-то? Если станем высокие технологии поднимать, мы что, откатываемся?
Он подозрительно оглядел Забелина и опять пустился в путь.
– Выбираем пару-тройку институтов, из тех, что «просели», но у кого настоящие, ликвидные наработки есть, и поглощаем. Во-первых, доброе дело сделаем – науку поддержим. Ты сам оттуда, должен понять. Сколь можно смотреть, как мозги за границу перетекают? Здесь служить извольте. Наоборот, уехавших обратно истекать станем. А под это – все ноу-хау у нас! Помнишь, как ты кредиты возвращал? Не надо все подряд арестовывать. Важно ключевую горловину найти – и перекрыть. Опломбировать сливной краник! Вот тогда-то и приползут на брюхе! Они себя уж за чемпионов держат! А мы их апперкотом, откуда и не ждали. А чтобы раньше времени никто, кроме нас, не догадался, вот тебе для всех прикрытие – скупаем новые площадки. Банк-то растет. А там что ни институт, то пятнадцать – двадцать тысяч квадратов. А если даже явно вылезет, что не для банка, то на перепродажу. Нормальная спекуляция, любой заглотит. Нет! Великая во всех отношениях цель. С этим хоть согласен?
– Мое-то согласие зачем?
Второв запнулся от непонятного ему вопроса:
– То есть как?.. Ты ж этим и займешься, – и тут же, вдохновленный, не дав Забелину возразить, принялся ставить задачу: – Работать, чтоб не выпятить банк, станешь на своих рисках. Идея моя здесь такая: ты, само собой, остаешься в банке. Но внешне – для всех – мы разбежались. Из правления тебя выведу. Главное – не хочу, чтоб истинную, стратегическую цель заподозрили. Для всех ты идешь с понижением: садишься на спекулятивные поглощения. Второсортное направленьице. Особнячок этот за тобой оставлю. Во всем остальном ты сам по себе. Меня без нужды не донимай. Если что – через Чугунова.
Заметил движение Забелина, опередил:
– Знаю, не любишь. Все вы его за верность мне не любите. Вам бы кто попокладистей. Но – надежен. Насчет института – думаю, начать стоит с твоего бывшего – «Техинформа».