- Хочешь взыскать должок? Или я уже расплатился, а?
Тот позволил себе минимальнейшую из улыбок:
- Эта ночь перечеркивает все долги, комиссар.
- Интересно. Сам придумал? – вклинился старик, протирая очки.
- Нет. Не сам. Вы не хотите знать кто?
- Кажется, я догадался. Маркус… за столько лет мы научились понимать друг друга, чувствовать на расстоянии.
- Один я, значит, дурак, - проворчал комиссар. – Просветить не хотите часом?
- Незачем, Грузовик. Незачем. Это прошлое, и сейчас оно уходит навсегда. А ты остаешься. И эти мальчики остаются. И уже вам решать, что делать с будущим.
- Какие все загадочные, мать вашу, - комиссар сплюнул – без злобы, для порядка. «Мальчики»-измененные переминались с ноги на ногу и определенно не рвались решать, что делать с будущим. – Как раз когда нужен хоть какой-то совет, переключились на ребусы – будто мне своих заморочек мало…
- Не думаю, что вам нужны советы, комиссар. Мне кажется, вы знаете, чего хотите.
- Я хочу оказаться где-нибудь на пляже с бутылочкой освежающего. И забыть к чертовой матери обо всем.
- Ни вы, ни я, ни они уже ничего не забудем.
- Ладно, ладно… Слушай, я так понял, ты – человек Ченга?
- Был. Возможно, буду снова… если он вернется. Все зависит от того, как изменится мир.
- Только этого мне еще не хватало. Стало быть, Ченг, Шестиглазый, этот самый актеришка и кто там еще – они сейчас под самым моим носом мир меняют? Вот там, в вирте?
- Именно так, - Герш снова водрузил на нос очки. – И ты будешь нужен этому миру, Грузовик – хотя бы для того, чтобы не дать ему пойти вразнос поначалу.
- И люди, на которых можно полагаться, вам тоже нужны, - тот, со щупальцем, несколько демонстративно оглянулся на парочку нахохлившихся спецназовцев. – Если Ченг не вернется… видимо, вы сможете полагаться и на меня.
- Я даже не знаю, кто ты. Или что ты.
- Это не имеет значения. Биоматериал, усовершенствованный Ченгом. Его вассал. Его орудие для грязных дел.
- Надоело быть орудием?
- Я просто не знаю другой жизни. Других целей. Возможно, если мы переживем эту ночь, они появятся.
- Мы-то переживем, - вздохнул Герш. – Мир в прежнем виде – точно не переживет. А вот что из всего этого получится, рабосай мои? Кто знает? Уж точно не я. Пока нам остается только одно – ждать…
Хельги, вирт-пространство
…Ждать. Непонятно чего. Хотя нет, понятно – перед сшибкой, если таковая состоится, намечен еще раунд переговоров – а вот о чем переговариваться, это-то как раз и непонятно. Просто вбили важные шишки себе в мозг, что, видите ли, мой вирт – это врата в какой-то там новый мир, и одни хотят их аккуратно прикрыть, другие, наоборот, распахнуть пошире. А мне, стало быть, решать. И то, что я в этом ни шанкра не понимаю, никого не интересует. Как вам такая перспектива, а?
И ведь не ради изменений мира в духе добра и прогресса я в эту историю влез – исключительно из творческой амбиции, будь она неладна, и дурной тоски по несбывшимся фантазиям давно умерших людей. Вот их бы на мое место – и что бы они решили?..
А ведь это, пожалуй, метод. Представить себе, что на твоем месте сделали бы умные люди, придумавшие будущее, которого не случилось. Своего-то ума, прямо скажем, не излишек, а полагаться на чьи-то советы… небезопасно на них полагаться, когда у всех что-то свое на уме. А книги – книги в этом случае, наверное, единственные беспристрастные судьи.
Странный это вирт. Не стал бы я такой делать, хоть озолоти меня. Холодное солнце в зените не греет, ветер свистит что-то уж вовсе грустное, на зубах скрипит не то песок, не то какая-то цифровая взвесь, и воздух тут какой-то горький, хоть вовсе не дыши. Поле боя… Но альтернативой будет мой вирт, а я делал его не для войны. Мое дело как раз не допустить войну туда.
Что-то изменилось наконец – от строя напротив отделились две фигуры, двинулись медленно по каменистой равнине навстречу нам. Пора, Хельги? Пора… Оглядываю своих – словно в рапиде все движения, делаю первый шаг. Почему-то кажется важным не оглядываться – наверное, чтобы не видеть, как же нас все-таки мало.
Те, кто здесь, те, кто сейчас со мной – чувствую их. Вот Монголу, вроде, полагается быть невозмутимым – сенсэй, как-никак – а он совершенно очевидно смущен и сбит с толку. Мне даже видеть его не надо – в вирте такие вещи просекаешь на раз. А вот чем смущен, черта лысого разберешь – словно столкнулся он с чем-то, чего быть в принципе не должно, и как относиться к этому, не знает напрочь. Впрочем, Монгол есть Монгол – он и смущается-то по-своему. Даже облика себе сочинить не соизволил – так, присутствует рядом в виде некой аморфной субстанции…