Честно говоря, приказывать что-то собственной «правой руке» комиссар сейчас вряд ли решился бы – приказывать можно, когда уверен, что приказ выполнят. Насчет же Маркуса, продукта загадочной темы «Ложа», чуть ли не члена какого-то там тайного мирового правительства, в общем, существа как бы и не вполне человеческого, такой уверенности у него не было. Скорее совсем наоборот.
- Совет мне нужен, ребята, - почти беспомощно произнес он. – Запутался я. Не к такому мы готовились.
- Вам нужен не совет, а люди, - негромко произнес тот, со щупальцем. – И они у вас есть, достаточно приказать.
- Где? – с горечью вопросил комиссар. Вместо ответа собеседник лишь мотнул головой, указывая направление – куда-то в сторону санитарной зоны. Шеф Департамента поразился настолько, что даже о насущных проблемах на миг позабыл.
- Этих?.. Крыс?! Ввести в города? Да ты хоть понимаешь, что начнется?
- А что начнется? – невинно осведомился Герш. Он сидел, подогнув под себя ноги, как-то уж слишком непринужденно для своего возраста (да ведь ему лет двести минимум, порази его чесотка!) и откровенно потешался. Даже на непроницаемой физиономии Маркуса в колдовском свете голопроектора почудилась на какой-то миг сатанинская усмешка.
- Нет, что начнется-то, Грузовик? – не унимался ехидный старец. – Вторжение варваров? А ты не думал, что вы в своих городах настолько закисли, что вам как раз этого и не хватает? Свежей спермы? Свеженького биоматериала?
Он явно глумился. Но глумился с каким-то подтекстом, одновременно чуть ли не умоляя о чем-то. Комиссар оглянулся на свою охрану – те молча торчали чуть в отдалении, но комиссар прекрасно понимал их и без слов, потому как не столь давно был одним из них. И видел, что идея не вызывает у них удовольствия – но и явного отторжения тоже.
- Вторжения не будет, - мягко произнес тип со щупальцем. – В отсутствие Старшей их могу вести я… хотя бы временно. А еще, господин комиссар, у нас гости.
Гостей оказалось двое – полузнакомые ребятишки из тех, кажется, что сопровождал его утром (целую вечность тому!) к «явке» Маркуса, Герша и прочих. Они нервничали – но в то же время явно успели принять некое крайне важное для себя решение и даже выполнить его. Старший из молокососов – дылда не ниже Маркуса – смущенно ерошил волосы и мялся, а комиссар помалкивал, чтобы не спугнуть.
А конце концов юнец решился:
- Знаешь, комиссар, мы тут отряд собрали, чтобы это… с тобой вместе… ну, Конец Света же, сам понимаешь… Нам всем вместе держаться лучше.
- Из Бантустана вырваться хочется, а?
- Ну, хочется, конечно… Только чтобы еще сам Бантустан при этом не сгорел.
- А как же Бур? Он же, типа, босс ваш?
Парнишка совсем смешался, глядя в землю перед собой, пробубнил едва слышно:
- Короче, начальник, мы тут посоветовались, и Бура того… этого…
- Трус он был, - неожиданно резко рубанул младший, весь какой-то квадратный и здорово напоминавший комиссару его самого в далеком – теперь действительно далеком – прошлом. – Трус и дурак. Он думал, если мы тебя грохнем, все проблемы сами по себе рассосутся. Но мы-то…
- Но вы-то, - согласился комиссар, невидяще глядя в темноту. Тряхнул головой, избавляясь от сомнений и наваждений, кивком подозвал этого, со щупальцем:
- Что ж, если вместе работать… как звать-то тебя, мил-человек?
Кажется у того на губах мелькнуло что-то вроде улыбки:
- Никак. Но вы, комиссар, если хотите, можете звать меня Одиссеем.
- Это ты, стало быть, если живы из этого кризиса выползем, тут же развернешься и ушуршишь куда-то в пространство?
Теперь – на секунду, не дольше! – улыбка стала настоящей, открытой и вполне искренней:
- Как знать, комиссар, как знать…
Вирт-пространство
Майк не знал, что делать. Просто не знал. Он чувствовал, что его силы уходят в никуда, что их скоро не хватит на поддержку этого странного вирта, друга Хельги и его женщины, контакта с новыми друзьями-актерами. Связи с Криоматрицей истончались и грозили исчезнуть совсем – сородичи, если их так можно назвать, утратили к нему интерес, устремившись к новым зрелищам и впечатлениям. Сейчас, окунувшись в виртуальное отражение этого странного и страшного мира, он мог бы назвать это эмоциональной глухотой. Он мог бы обругать их самыми страшными словами, подслушанными здесь – но дела бы это не изменило. Его бы попросту не поняли.
Пожалуй, не поздно еще было бросить все и уйти – в этом Криоматрица как раз могла ему помочь – но он не хотел. Или не мог – просто потому, что ему открылась такая простая и страшная категория здешнего сознания, как ответственность за свои действия. За их последствия. Он больше не был зрителем, он был участником, и участником активным – и это состояние он не променял бы ни на что. Даже на саму возможность существования.