И словно отклик на его непонимание, пришла внезапно мысль от друга Хельги – теперь, связанные общим виртом, они могли слышать друг друга: «Что мне делать? Я не знаю, что мне делать…» Будь Майк человеком, он бы горько усмехнулся при этих словах: он и в самом деле испытал совершенно детское разочарование. Предполагалось, что друг Хельги взрослый и знает все. Но к этому примешивалось и удовлетворение: все-таки советуются не с кем-то еще, а с ним, Майком – он и сам не заметил, как начал идентифицировать себя с этим странным именем из старинной книжки.
«У меня тоже нет ответов, - подумал он специально для друга Хельги. – Эта самая технология… она у нас врожденная, вроде бы? Я просто не знаю, как облечь ее в понятные образы». «Но ведь я как-то понял, - в мыслях вирт-актера смешались отчаяние и решимость. – И должен, обязательно должен быть тот, кто знает! Ты можешь связать меня со своими? Со своим домом?». Майк смутился – впервые по-настоящему: «Слишком большая нагрузка на мозг. Это может убить твой физический носитель. Поправка: наверняка убьет». Странно – но в мыслях друга Хельги прорезалось вдруг какое-то мрачное веселье: «Плевать, пропишусь в своем баре. После того, что я успел узнать, это не фокус. Лучше уж там, чем… Или есть что-то еще?».
Новое ощущение называлось стыдом. За себя, бессильного помочь. За тех, в Криоматрице, помочь не желающих. За ту кашу, которую он заварил – из щенячьего любопытства, в погоне за новыми зрелищами и ощущениями. Майк не умел облечь это в слова, но его поняли – от друга Хельги и его женщины исходила волна не осуждения, но понимания и сочувствия. «Не казнись, дружище, ты уже очень много мне дал. Осталось лишь чуть-чуть. Лучше подумай, можем мы дать что-то взамен твоим замороженным друзьям? Чего они могут от нас хотеть?».
Он попытался представить себе – и ничего не вышло. Масса реконструированных личностей Криоматрицы не могла иметь каких-то осязаемых желаний, сосредоточилась на поиске новых ощущений или решении абстрактных проблем. Совершенно по-человечески он вдруг ощутил свое бессилие, когда плакать, ругаться или кому-то что-то доказывать совершенно бесполезно, и остается только опустить руки – но вот этого-то как раз и нельзя делать ни в коем случае.
«Мы можем, - внезапно врезалась в диалог холодная и ясная мысль женщины друга Хельги, Анны. – Мы можем дать им чувство реальности. Чувства себя». Майк почувствовал всплеск живого интереса: «Так-так-так… И каким же образом?». Кажется, он уловил смешок друга Хельги: «Так, а сейчас все захлопнитесь и слушайте старого актера. Майк, ты можешь ретранслировать им все, что видел и чувствовал здесь? Все, что узнал от нас и о нас? Можешь разыграть для них такой вот вирт, друже? Да так, чтобы их проняло до самых пяток… или до самого корневого каталога?». Майк помедлил с ответом: «Могу, но…» «Это небезопасно для твоей сущности?» - с тревогой спросила Анна.
Будь Майк человеком, он отреагировал бы широкой мальчишеской улыбкой. «Плевать, пропишусь в баре, - беззаботно отозвался он. – Нам ведь хватит там места, верно?».
Интерлюдия. Вирт-бар на Мю Змееносца
Зеленое чешуйчатое страховидло тряхнуло головой – совершенно по-человечески. Даже сквозь рептилоидные черты аватара проступил вдруг облик немолодого и усталого человека, напоказ нудного и напоказ циничного, на какой-то момент вдруг покинувшего свой защитный профессиональный кокон:
- Клюнуло, народ. Бля буду, клюнуло!
- Ты-то будешь, - желчно поддел человек-скелет. – А по нашим ли зубам рыбка-то?
- А кто сказал, что мы ее будем есть?.. Слушайте, а я, кажется, потихоньку постигаю секрет, на который набрел малыш. Ни у кого такого чувства нет?
- Ага, - невесело кивнул верзила Хан. – Вот-вот за хвостик ухватишь… Только не дается он, этот хвостик.
- Рим не сразу строился, - пожал плечами добродушный клоун. – Мы ж пока только-только ходить учимся, а ты сразу на марафонскую дистанцию замахнулся.
- Никуда я не замахнулся, - буркнул Хан. – Просто гадаю, будет ли прок, или мы зазря перед Контролем спалились?
- Если будет прок, то и Контроля не будет. Зараза, даже как-то скучно без них станет, а, люди?
- Хорошо, - пухленькая селяночка говорила тихо и серьезно, как докладчик на научном симпозиуме. – Предположим, нам все удалось. Вот все-все, и даже больше. А что потом? Ведь этот, из Контроля… Шестиглазый… он ведь в чем-то прав. Это соблазн. Извините за мистику, но действительно дьявольский. Бросить опостылевшие тела, загаженный мир – и ринуться в неизведанный простор. Виртуальный. А попросту – воображаемый. Эскапизм во плоти – вам самим-то не страшно?