Здесь вроде бы и не существовало времени – но оно неудержимо уходило, уходило как для него, так и для тех, кто остался а его мире, тех, за кого он взялся отвечать. Для Крысы. Для Гремлина. Для его дочери. Для команды Герша – связь с ними сейчас была непрочна. Для Браннера, Монгола, капеллана и той незнакомой азиатки, которую остальные звали Старшей. Для его собственного вирта, пришвартованного к бесплодной каменистой равнине, на которой сейчас бились их автатары, бились с войском клонов Ченга, закованным в черно-золотистую броню. И он ринулся, словно в шальную атаку, обрушивая на Спящих свои эмоции, свою память, свою радость и горечь, ринулся, вычерпываясь до донышка, ничего не оставляя на потом.
Он снова почувствовал, как к его сумбурному самоизлиянию подключилась Анна – светлая и грустная нота в безудержном громыхании оркестра. Это помогло собраться, как-то упорядочить тот поток сознания, что хлестал из него вовне, подключиться к ее памяти – пожалуй, не менее горькой, но на удивление спокойной и чистой, не убитой ни кошмарными видениями, ни наркотическим отупением. Вы же мудрые, отчаянно твердил он про себя. Вы же когда-то прожили это – иначе зачем бы вам закукливаться в цифровом коконе? Я – да, я глуп, я ничего не умею как следует, и ни черта я в этой жизни не сделал, кроме того единственного вирта, который сейчас хочу спасти. Он – пока единственные ворота, что связывают нас, а те, что нас видят и чувствуют – привратники. Да, мы такие, какие есть, и мудрости в нас немного, но мы еще не разучились любить, понимать и желать странного. И мы нужны вам в вашей холодной жизни не меньше, чем вы нам -+ а может, даже и больше. Если вы мудрые, вы должны это понять…
Так же, как ранее интерес – интерес к чему-то новенькому, еще не пробованному – он ощутил тишину. И в этой тишине равнодушия не было, было скорее пробуждающееся сочувствие, непривычное и неуютное для детей Криоматрицы – но дающее им возможность ощутить себя чем-то большим.
Его поняли.
Можно было уходить спокойно.
Новолен. Предместье
Слышь, Лимон, а шеф-то нас, похоже, в заместители прочит, а? С чего бы еще он нам велел вперед не соваться, а издали руководить? Непривычно, ага. А что еще делать, если эти два утырка так вот походя взяли и переметнулись? Граждане, что с них взять-то… Таких не убивать даже, а просто выпороть да прогнать пинками.
Гражданства, говоришь, у нас нет и не будет? А ты знаешь, мне вот что-то подсказывает, что сейчас это всем по барабану, а потом – и подавно. Новые, сам понимаешь, времена, свобода там, равенство и братство, прочая хрень в том же духе. И мы с тобой – вот со всей нашей «начинкой» - не какие-то там сервы, а вполне себе полноправные граждане, прикинь?
Ну ясно, шучу… Как умею, а умею хреново. Но то, что время меняется – это я все свои «игрушки» против пивной жестянки ставлю. И дело не в наших переметчиках, не в дележке корпораций, не в том даже, что парни из Бантустанов и Крысы с нами сейчас, и дальше, похоже, так и останется… Ну ты знаешь, объясняльщик из меня – как из дерьма бифштекс, но ты-то сам чувствуешь, какую шнягу этот вот актер, за которым мы охотились, в наш мир приволок? Это, брат, почище холодного синтеза будет…
Не тянет, говоришь, воспользоваться? Будешь смеяться, меня тоже. Сам подумай: ну кому в этом ихнем цифровом раю нужны профессиональные убийцы вроде нас с тобой? Нас, чего доброго, и в ад-то не примут… А здесь, чует мое сердце, мы с тобой еще долго при деле останемся. Время, может, и новое, только люди-то прежние…
В общем, поживем еще, братуха, а уж дальше – как сложится.
Интерлюдия. Вирт-бар на Мю Змееносца
- Мама?
- Я здесь, девочка. Пока еще здесь.
- Ты уходишь?
- Я должна. И ты тоже должна – возвращаться. К себе, в свой мир. К своей дочери. К тем, кто остался.
- Ты думаешь, я смогу, мама?
- Уверена. Это сложно объяснить, но ты теперь – я. Только лучше. Умнее, добрее, с новым знанием и любовью.
- Это я-то?
- Не язви. Это ты. Во всяком случае, тебе придется стать такой. Или хотя бы казаться первое время, пока не втянешься.
- И за что мне это?