Бесшумный кондиционер овевал хвойной прохладой, но на лбу все равно постоянно выступал пот. Откуда-то из глубин памяти всплыла непрошеной и теперь назойливо крутилась в голове невесть откуда взявшаяся фраза: «Лик, уныние наводящий». Из всех желаний осталось только одно: послать к черту этот город, этот кабинет, эту злосчастную службу. Громко послать, с чувством. Он прекрасно знал, что никого никуда не пошлет, но одна мысль о такой возможности доставляла удовольствие. Небольшое, но…
Он вздохнул и поднял взгляд. Лик Маркуса, куратора специальных акций, определенно наводил уныние – не в силу каких-то особых обстоятельств, а постоянно. Один взгляд на эту лошадиную физиономию с вечно поджатыми губами и отечными мешками под глазами был способен повергнуть в мировую скорбь даже самого закоренелого оптимиста.
- У вас все, Маркус? – комиссар постарался сохранить ровно-доброжелательный деловой тон. Свою «правую руку», этого самого Маркуса, он терпеть не мог, да что там – ненавидел до зубовного скрежета, но обойтись без него не мог. Видун, работающий без наркотиков и сочетающий смутное, аморфное искусство прозрения с холодной логикой вычислительной машины и почти полным отсутствием эмоций – явление уникальное. Такого выгонишь – потом наплачешься…
- К сожалению нет, господин комиссар.
Голос «правой руки» звучал как всегда – тускло и невыразительно, но к хвойному аромату отчетливо примешался запашок неких поганых сюрпризов. Уж его-то комиссар за долгие годы карьеры научился различать безошибочно. Он выругался про себя самыми черными словами, какие только мог знать беспризорник, выросший после Конца Света в трущобах восемнадцатого Бантустана, а потом – двадцатилетний ветеран полицейских сил спецназначения, а потом – оперативник Безопасности, а потом… а потом… Слов было много, но они не помогали. К слову сказать, из какой преисподней или клоаки вылез сам Маркус, комиссар при всех своих нешуточных возможностях так и не дознался. Маркус был фактом. Объективной реальностью, данной в крайне неприятных ощущениях.
Переждав очередной болезненный спазм, комиссар произнес сквозь зубы:
- Так не тяните же. Понятно, что самое паршивое вы приберегли на десерт…
Самое скверное – на Маркуса было бесполезно даже орать. С тем же успехом можно орать на памятник в городском парке (есть там некое абстрактное творение, что-то такое олицетворяющее или символизирующее) или стилизованный фонарный столб у входа – а этот дуболом, переждав с каменной мордой вспышку начальственного гнева, просто продолжит с того места, на котором его прервали. Продолжит все так же монотонно, без выражения – и что самое обидное, скорее всего окажется прав во всех своих предположениях. Порой комиссар страстно желал, чтобы его куратор спецопераций хоть где-то ошибся, облажался по крупному – уж тогда-то его можно было бы выставить без зазрения совести. Но желания желаниями, а гнусный Маркус был, к сожалению, незаменим. И не ошибся ни разу на памяти комиссара.
- Известный Департаменту Хартог Браннер пребывает в данный момент на станции «Соляриса» «Седьмое небо».
- А вы уверены, что Браннер с его незаконным эскапизмом по нашей части? Это вотчина Контроля Снов, во пусть они и…
Маркус, глядя куда-то поверх головы комиссара, возвестил занудным тоном скверного лектора:
- В данном случае речь идет не об экспериментах, а о маскировке неких переговоров. Впрочем, Браннер, скорее всего, постарается совместить то и другое.
- Переговоры, - комиссар кивнул. Тупая боль в желудке стала уже привычной и почти не мешала сосредоточиться. – Хорошо. Что в этих переговорах привлекло ваше внимание? Внимание куратора специальных операций? – он чуть выделил голосом последние слова – без особого нажима, но настойчиво. Манера Маркуса выдавать информацию в час по чайной ложке бесила, но тоже как-то привычно. По крайней мере, ясно, что видун излагает именно таким образом не для вящего драматического эффекта – вряд ли он и слова-то такие знает, – а просто в меру своего разумения сортирует сведения по важности.
- С последним челноком на ту же станцию прибыл брат Николас. Эмиссар Единой Христианской Церкви.