Но сил не осталось даже на риторические вопросы себе, любимому. Агентурист чувствовал себя выжатым буквально досуха – пределом желаний и возможностей виделось именно валяться кверху брюхом, изредка протягивая руку за стаканом с освежающим (Макфол озаботился и тут!), никого не видеть, никого не слышать… Разве что – вспоминать то, что вспоминается. А вот честно, приятель, много ты запомнил из событий последних двух часов? – с некоторым сарказмом вопросил он себя. И сам же себе очень серьезно ответил: да, много. Пожалуй, больше, чем хотелось бы. Иным хватит на две жизни – а тебе, приятель, до тех пор, пока по твою душу не явятся костоломы Департамента, «Соляриса», Ченга – кого там из игроков еще стоит принимать в расчет?..
Что ж, будем вспоминать, сказал он себе с почти философским спокойствием. Чтоб хотя бы было, что унести с собой, когда за тобой навсегда закроется дверь. Чтобы остаться хоть при иллюзии, что все было не напрасно – и твое бегство со станции вместе с этой троицей сумасшедших, и бешеное напряжение последних часов, и эти вот минуты покоя, исполненного то ли надежды, то ли обреченности.
…Виртом ему приходилось пользоваться и ранее – для безличной встречи с агентом из верхушки корпорации. Впечатление осталось… да никакое. Тяп-ляп смоделированный гостиничный номер с плывущими текстурами, напротив – какая-то пародия на человека, вроде схематичного трехмерного наброска… Агентурист подозревал, что и сам он выглядел не лучше, но вдаваться в эту тему не было ни малейшего желания. Но тогда он именно пользовался виртом – теперь же впервые попытался участвовать в его создании.
То, что его вирт-шлем переключился в рабочий режим, он почувствовал сразу – сознание словно куда-то уплыло, окружающий мир потонул в грязной буровато-серой хмари, заполнился многоголосым комариным звоном… На плаву помогла удержаться только резкая, как окрик, команда через вирт-шлем (Браннер? Макфол?): «Не отключайтесь, черт бы вас драл! Вспоминайте! Вспоминайте, представляйте – все, что угодно!». Видимо, спасла привычка повиноваться, усмехнулся он про себя. Что ж, вспоминать – так вспоминать…
Рутинное и тошное он отринул сразу – то есть, почти все. Был ли ты счастлив, парень? Да, был. Счастье стандартное, одноразовое – но уж какое есть. Ты ведь не помнишь даже ее лица, парень – не то что имени… Но тогда ты был счастлив, пусть и недолго, пусть всего неделю или около того. Сосредоточься на этом, парень. Ты хранил это только для себя? Что ж, настало время, когда оно понадобилось и кому-то еще. Хорошо это или плохо – неважно, парень. Главное – вспоминай…
Дальше – провал. То ли вспоминать оказалось слишком тяжело, то ли давление извне оказалось слишком сильным, но в его памяти осталась только склейка, как в старом фильме. Серая муть – темно – смена кадра. В какой-то миг он обнаружил себя внутри совершенно абсурдной, сюрреалистической картинки: прорастающий из гостиничного пола горный пейзаж, бескрайняя пронизанная огоньками чернота над головой, нелепо зависшая в этой черноте люстра с навеки замерзшим выхлопом маневрового двигателя, лабиринт улиц-пещер в недрах цинкового лабораторного ствола, смешанный запах озона, дыма, хвои, резкого и острого женского пота, йода… Место вне времени и пространства, совместный бред четырех перепуганных карликов… Нет, не четверых – он сразу и мощно ощутил присутствие пятого.
Он тогда чувствовал всех, кто совместно с ним создал эту бредовую, эфемерную псевдореальность. Браннер – напор, смешанный с безумной, несбыточной надеждой. Макфол – спокойствие, надежность, преданность. Мутный, наполненный жуткими образами, перетекающими из одного в другой, кошмар видуна. Он сам?.. Вряд ли что-то сильно привлекательное. Пятый был другим. Настолько другим, что нащупать эмоциональную составляющую оказалось почти невозможно – и в то же время она присутствовала, висела в воздухе, в цифровом пространстве этого сумасшедшего временного мирка, невысказанным вопросом.
Для себя агентурист определил чувства пятого прежде всего как любопытство. Любопытство, сочувствие, легкость в странном сочетании с ощущением ранимости этого… существа? Впервые за долгие годы ему захотелось быть тактичным. Захотелось не брать – неважно, что речь шла не о конкретной информации! – а отдавать, делиться. Защищать – и в то же время искать защиты. Плакать. Смеяться в голос. Куда-то идти – просто потому, что идется. Ощутить себя не частью целого – самим целым.