…а коридор-кишка кончился как-то совершенно внезапно Выбросил нас на свет. Метафора, конечно, так и просится – но это, друзья, как-нибудь в другой раз. Не до метафор вашему приятелю Хельги, колотит до сих пор.
То есть, я конечно не барышня из сериала «Розы и грезы», в Бантустане вырос, навидался и насмотрелся… Но еще четверть часа назад ведь готов был башку живому человеку размолотить в кашицу своими руками! Да и размолотил бы, кабы не Анна. Вот уж точно, не знаешь, на что способен, а узнаешь – так не обрадуешься…
Как и куда мы эти четверть часа (или все же больше?) шли – не спрашивайте. Не помню. Анна меня куда-то за рукав тащила, а я, как пережрав дешевого синтетического пойла, мотылялся от стенки к стенке, судорожно вцепившись в «харвест». Еще, кажется, и бормотал под нос какую-то хрень, а может, и вообще пытался что-то не то петь, не то рассказывать… Полагаю, было оно не слишком информативно. И на том спасибо, как говорится…
Яркий, прозрачный, хрустальный какой-то свет и резкий, холодный ветер почти в себя привели. Да, промзона, слева – бесконечные ряды каких-то не то сараев не то ангаров, справа – просевшее здание заводского корпуса, в труху истлевшие вагонетки, покосившиеся на проржавевших рельсах, в трещинах бетона уже не деревца проросли – дерева натуральные… И все это каким-то ненастоящим кажется. Дунь посильнее – и смажется картинка, пойдет рябью, расползется квадратиками скверно проработанной текстуры. Или вовсе исчезнет, останется лишь серая пустота даже без настроечных кодов, и как на ней выстроить новый вирт – совершенно непонятно.
То ли Герш с Монголом расстарались, то ли еще что – а только ждали нас. Появились из щелей, развалин, из-под земли, не знаю, откуда. Крысы. Душ десять, и не только в знакомой черно-зеленой клановой раскраске – вон, два амбала в охристо-кирпичном гриме с черной подводкой, какой-то карлик в желто-сером с синими линиями на щеках, в лапах тесак здоровенный…
Разные.
Одинаковые.
То есть выглядят-то они по-разному, но с первого взгляда ясно – Крысы. Просто гены их корежили весьма различными способами и в разных лабораториях, но все они выросли здесь. Живут здесь, делят сферы влияния, режутся насмерть. И в пластике сходство – бесшумные, экономные движения, и в выражении глаз – серых, черных, нечеловечески желтых. Азарт обреченности…
Одна из черно-зеленых вдруг совсем близко оказалась – невысокая, тонкая, гибкая, пропахшая горячим ветром гонки и зверем. Моя… моя дочь. Слез нет только глаза блестят сухо, горячечно:
- Мама… она…
- Жива?
- Да… не знаю…
- Так хрена ли стоим?! – это я нарочито грубо рявкнул, сжал ее плечи, встряхнул как следует. – Соберись! Ты Крыса или гоук-ниниг[1]? Идем к ней.
- Да. Идем, - это произнес карлик с тесаком. Верьте-нет, но я не сразу сообразил, что губы его при этом не шевелятся, а слова словно под черепом звучат – как раз из импланта моего горелого рождаются. Телепат. Это, значит, ваш приятель Хельги семнадцать лет прожил, не зная, что у него аккурат под боком такой вот заповедник из той самой фантастики. Страшноватый – и вряд ли единственный. Ну ладно, а если бы знал – что бы ты смог изменить-то? И вопрос в том, сможешь ли ты, друг Хельги, хотя бы что-то изменить здесь и сейчас…
А Анна вдруг руку протянула, щеки девчоночьей размалеванной коснулась легонько. Та отшатнулась было, как дикий звереныш…
Замерла.
Дочка. А ведь я-то даже не знаю, как зовут тебя…
- …и пошел он их метелить. В него из разрядников херачат – по фигу, от игольников уворачивается. Мы близко соваться не стали, чтобы под раздачу не попасть, а он охрану кто удрать не успел, расшвырял, да и сел у стеночки. Не жилец, по-моему…
Это один из амбалов рассказывает, морда острая, хищная, темно-кирпичные и светло-охристые полосы на щеках. А второй вообще женщиной оказался. Рост гренадерский, плечи широченные, стрижка под ноль, грим этот дурацкий, стати женские бесформенный комбез почти успешно скрывает… Ничуть она не похожа на… на мою Крысу. И все молчит – но гадом буду, в этой паре она главная. Да и вообще, чувствуется в ней какая-то несуетливая властность. Еще один вождь клана?..
А идем мы уже в развалинах заводского корпуса, каким-то сложным лабиринтом, явно охраняемым – пристальные, недобрые взгляды уже всю спину искололи. В правый локоть Анна мертвой хваткой вцепилась – личико бледное, но спокойное, только по хватке этой и понимаешь, каково ей сейчас. А на левой руке дочка повисла, носом хлюпает.
Это еще там она разревелась, наверху. Стоило Анне к ней притронуться – и словно клапан открыли, полилось из нее. Не истерика, нет – просто слезы градом. А всего-то и нужно было, что немного сочувствия… Тут бы и обнять, утешить по отцовски, огладить спину с острыми лопатками, по-мальчишечьи торчащие вихры… Только не умею я утешать. И сочувствовать тоже не умею. Не выучился. Зациклился на виртуальных модельках для богатеньких буратин, на мирах из старых книжек, да все вокруг себя и проморгал, видеть разучился, да и чувствовать. Со-чувствовать. Вот и выходит на поверку, что дрянь человечишко ваш приятель Хельги, и лучше б ему так из Бантустана и не выползать.