Тот, кто утверждает, будто у поражения нет вкуса, просто никогда не терпел серьезных поражений. А комиссару этот мерзкий, рвотный привкус был отлично известен, памятен еще с юности, еще с детства, проведенного здесь, в восемнадцатом Бантустане – испытать его вновь он ни капельки не стремился, но от предвкушения отделаться не мог и кривился заранее. Все было сделано правильно – и все шло не так.
Бантустан затих, затаился, зная мощь катеров Департамента – но комиссару-то отлично было знакомо это мнимое спокойствие. Он словно воочию видел, как некий запрятанный в трущобах детонатор отсчитывает секунды до взрыва – но обнаружить его не мог. Санитарная зона словно вымерла – Крысы, сколько их там ни есть, ушли в свои катакомбы, и пытаться достать их там было чистой воды самоубийством. По скупым сообщениям заместителей – он расставил их наблюдателями по штурмовым группам, запретив переговоры между собой – тоже не радовали. Полное затишье, Крыс и списанных измененных, видунов-неудачников и мутантов из других Бантустанов, санитарных зон и прилегающих пригородов словно корова языком слизнула. Такого комиссар припомнить не мог – обычно эта публика в ожидании заварухи активизировалась в надежде чем-то да поживиться…
Гремлин, похоже, был потерян окончательно, пройда вирт-актеришка тоже. Возможно, об их судьбе что-то знал Маркус или его компания, но эти вовсе не горели желанием делиться знанием с комиссаром. Бросать же против них штурмовиков комиссар откровенно опасался после фиаско с группой Мясника. Кто его знает, что у них еще в рукаве припрятано, а прилюдный разгром штурмовой группы был худшим из возможных вариантов – демонстрацией уязвимости Департамента и самого комиссара. Да и вообще он спинным мозгом чувствовал, что вводить сейчас в дело Силы быстрого реагирования нельзя. В преддверии Конца Света, когда его механизм уже запущен, начнется такая замятня, что обе неолуддитских войны покажутся воскресным шоу для дошкольников.
Потеряна была связь с парочкой верных прохвостов-измененных – сам же их и отослал на поиски этого гребаного мутанта с биопротезом! Потеряна связь с Шестиглазым – эта ушлая тварь физически пребывала в пределах досягаемости, но все вызовы блокировались. Не иначе, друг детства ушуршал в вирт или еще куда в поисках ответов на все вопросы бытия… И Ченг, зараза, тоже на связь не выходил. Вакуум. Даже человечек на станции «Соляриса» куда-то исчез… или его исчезли?
Архивные обрывки по теме «Ложа» оказались сплошным разочарованием. Пяток скупых рапортов времен Второй глобализации о начале некоего сверхсекретного эксперимента плюс коллекция совершенно фантастических баек о каких-то бессмертных интеллектуалах, являющихся чуть ли не тайным мировым правительством. Кошмар конспиролога. Бред полнейший, тут даже комиссаром Департамента быть не надо, чтобы это понять. Что ж, комиссар давно уже подозревал, что сетевая чума была отнюдь не случайным и не единичным событием… Архивы чистили вполне целенаправленно – может быть, тот же Маркус.
В общем, шеф Департамента откровенно маялся и чуть на стенку не лез. Так что зуд «умной» татуировки и еле слышимый комариный писк экстренного вызова чуть ли не заставили его подскочить. Мысленно скомандовав «прием», комиссар только усилием воли сдержал облегченный вздох: над столом проявилась голографическая проекция Ченга, вписанная в тот же формат небольшой странички.
- Нас не слышат? – вместо приветствия осведомился «серый кардинал» «Нирваны». Выглядел он прямо-таки на себя не похожим: всклокоченный, небритый, под глазами круги, вместо элегантного белого костюмчика – «нетленный» комбез, заляпанный чем-то маслянистым. Неизменная тросточка, которой он нервно постукивал себя по плечу, выглядела совершенно несерьезной и неуместной. Комиссар как-то вдруг почувствовал, что этот человек в самом деле очень, очень стар, старше, чем можно себе представить.
- Обижаете. Где вас черти…
- Неважно. Потом. Вы… нашли хоть кого-нибудь?
- Потерял, - угрюмо буркнул комиссар. – А вы?
Ченг выдал какую-то трескучую фразу на жутком трущобном диалекте, которого комиссар не знал. Судя по тону, монумент невозмутимости крыл черным матом ситуацию в целом, а возможно, и комиссара лично. В другой ситуации от злорадной улыбочки было бы трудновато удержаться, но комиссару тоже было не до улыбок.