- Все будет, - подталкиваю. – Иди.
Душа колеблется. Недолго и все же, а потом все-таки поднимается, дергается и медленно теряет краски, дрожит, как туман.
Секунда, две, три.
И Ариз исчезает.
- Ну вот и чудненько, - бормочу и наконец-то заставляю себя разжать пальцы, осознать окружающее пространство и действительность.
А действительность…
Ну-у-у, первый урок вышел жестче, чем я думала. Только… Он еще не закончен. А меня непередаваемо тошнит. Тошнит так, что…
В общем, я успеваю встать и отойти всего на пару шагов, а потом… Ни в чем себе не отказываю. Меня рвет багряно-рыжими сгустками. Рвет долго, от души. Выворачивая наизнанку. Рвет тем, что я забрала из Ариза. Во рту мерзко, в голове – пусто.
Всхлипывания Бемби энтузиазма не добавляют, взгляд, брошенный на часы, – тоже. Я адски опаздываю.
И буро-рыжая муть льется из меня и тут же исчезает, ну… потому что вот так, потому что она – энергия. Плохая, мутная, испорченная, но все же энергия.
Когда я все-таки выпрямляюсь, Бемби все еще всхлипывает, почти повиснув на руке Шелкопряда, вцепившись в его предплечье, как собака в кость. Саперная лопатка воткнута в землю у его ног.
Немного ведет, когда я делаю первые несколько шагов, ведет чуть сильнее, когда наклоняюсь, чтобы поднять инструмент.
Зарецкий ничего не говорит, не двигается, лицо – нечитаемое абсолютно.
Я вдыхаю полной грудью, с наслаждением. Пахнет лесом и сыростью, дождем.
- В общем, как-то так, Бемби, - пожимаю плечами. – Подумай, надо ли оно тебе.
Девчонка на меня не смотрит, вздрагивает от звука голоса и прячет лицо.
- Эли…
- Сам ей все объяснишь, - пожимаю плечами. – У меня еще сегодня дела. В «Безнадеге» в том числе.
Он смотрит хмуро и почему-то очень серьезно. Мне не нравится этот его серьезный взгляд. Зарецкий… Вызывает во мне слишком много противоречивых мыслей и желаний. Хочется так же, как Бемби, уткнуться в него, хочется вдохнуть его запах, чтобы прогнать из мыслей Ариза, и хочется съездить ему по морде, чтобы стравить энергию. Желательно лопаткой съездить, от души.
Но я только крепче сжимаю рукоятку и разворачиваюсь, чтобы уйти.
Я действительно опаздываю.
- Я никогда не стану такой, как ты, - давясь рыданиями, бросает мне в спину Варя.
- Заткнись, Кукла, - беззлобно одергивает девчонку Шелкопряд, и я ощущаю его взгляд, сверлящий мою спину. Все такой же внимательный. От этого взгляда холодок бежит по позвоночнику.
Кто ж ты, мать твою, такой, Аарон Зарецкий?
К ребятам я все-таки опаздываю, потому что заскакиваю домой, чтобы принять душ переодеться и, услышав уже на пороге, недовольное «мя», вспомнить, что кота надо покормить. Именно из-за него я и опаздываю.
Но мы сегодня неполным составом, только Стас, я, Ромка, и Илья ибо в «Безнадегу» полным составом нельзя. Все-таки бар для иных не место для людей. Ребята рады меня видеть, я… наверное, рада видеть их. Понять сложно, потому что из-за проглоченного во мне все еще кипит энергия. Меня штырит, как наркошу со стажем и сбросить это полностью за те четыре часа, что у нас есть не получается.
В «Безнадегу» я приезжаю все еще на взводе и пока ребята настраиваются на сцене, заказываю у Вэла лавандовый раф и чипсы с мороженным. Меня расслабляет буквально с первым же глотком. Отпускают напряжение и мысли о мужчине, чью душу я извлекла несколько часов назад. «Безнадега» убаюкивает. Даже несмотря на то, что в зале сегодня битком, и шум голосов похож на гудение в сточных трубах.
Зарецкого не видно и Бемби тоже.
Возможно, к лучшему. Эти полчаса, что я провожу в условном одиночестве с кофе и чипсами за барной стойкой возвращают на мои губы легкую улыбку и привычное настроение «на-все-положить».
Все-таки не нужна нам была сегодня эта репетиция, «Безнадега» своими звуками, запахами, сквозняком в спину и потемневшими от времени стенами обещает чистую импровизацию.
Я беру у бармена бутылку воды и поднимаюсь на сцену, увидев кивок Ромки в отражении зеркальной стены за стойкой.
Сцена здесь такая же, как и сам бар – ламповая. Маленькая, полукруглая из темных досок, что слегка пружинят под ногами, уютно пружинят, мягко, немного поскрипывают. Места едва хватает на всех. Своим плечом я почти качаюсь Стаса, когда встаю рядом. Но от этого веет чем-то таким… Своим…
- Ну наконец-то, - фыркает парень, садясь за свои клавиши. – Ты вернулась. Я уж думал, что придется тебя напоить, чтобы расслабить, - он нервно тянется к бабочке у горла, разминает длинные пальцы.
Я только плечами пожимаю.
Стас почти болезненно худой, очень длинный и всегда паникует. Но клавишник он уровня бог, и за своим инструментом превращается в совершенно другого иного. Иного, от которого девчонки на выступленичх глаз отвести не могут.