У Дубовых хибара тоже вызывала подозрение.
Тем не менее, стоило телеге подъехать к аварийной постройке, распахнулась хлипкая дверь. Вопреки ожиданиям прапорщика и Коли, она не отлетела прочь от дома, а осталась висеть на ременных петлях.
Из внутреннего полумрака лачуги на свет выплыла круглая селянка мегаматрешечной формы. Лавочкин припомнил, что о таких в родной Рязани говаривали «поперек себя шире». А еще всплыла фраза «кошелка рязанская». Конечно, странно было примерять эти определения на немецкую крестьянку, но уж больно точно она им соответствовала.
Курносая, круглолицая, русая. В безразмерном платье. Босая.
Грозная и хмурая, словно штормовое предупреждение.
Гюнтер сразу вроде бы уменьшился, чуть сдулся. Лицо его превратилось в гротескную извиняющуюся мину. Наверняка такая же возникла у собакоубийцы Герасима, когда он делал свое черное дело.
Селянка всплеснула пухлыми ручищами,
— Вернулся, охламон! — визгливо прохрипела она (ужасный был голос, солдат не удержался и поморщился с непривычки). — А я уж думала, совсем не появишься, муженек.
«Муженек» крестьянка произнесла с особенной издевательской интонацией.
— Здравствуй, умничка моя! — заискивающе поприветствовал супругу Гюнтер. — Ребята, это Петероника. Петероника, это ребята.
— Очень приятно, — поклонился Коля.
— Здравия желаю, — буркнул Палваныч.
— Я выгляжу больной? — придралась к нему хозяйка.
— Нет, когда молчишь. — Дубовых совершил неожиданный юмористический прорыв.
Женщина замолчала, боясь показаться больной.
— А что же мы в дом не заходим? — залебезил Гюнтер. — Милости просим, гостюшки!
Внутреннее убранство было столь же трухлявым, сколь и лачуга снаружи. Старая мебель не раз ремонтировалась, причем ужасно неумело. Нет необходимости в подробном описании обстановки, достаточно упомянуть слово «рухлядь».
Рядового и прапорщика уложили на гору перин, сваленных на полу. После ночи в шалаше такой отбой воспринялся вполне нормально.
Утром их усадили за стол на еле живую скамью. Гости ежесекундно думали, как бы не свалиться с этого слабо упорядоченного набора обломков.
Петероника попыталась собрать угощение. Заботы заключались в беганье от стремного стола к серой печи и беспрерывном кудахтанье: «Что делать?» Габаритная крестьянка ухитрялась ничего не задеть, а любое касание мебели возымело бы разрушительный эффект.
Хозяин, севший напротив Коли и Палваныча, гордо глядел на супругу.
— Всё хлопочет, рукодельница… — выдохнул он. — Души в ней не чаю…
Гости переглянулись.
— Эй! — Петероника внезапно застыла, тыкая указательным пальцем в мужа. — Я тебя куда посылала?
— На рынок, — Гюнтер опешил.
— А это… зачем?
— За мукой.
— Привез?
— Н-нет…
— Тогда чем же я стану вас угощать?! — возопила крестьянка.
Она была готова разреветься: затряслась пухлая нижняя губа, лицо исказилось плаксивой гримасой,
Петероника вдохнула воздух полной грудью. Коле померещилось, что плотность атмосферы снизилась до критической отметки.
— Отставить рев! — гаркнул Палваныч. Хозяйка осторожно выпустила воздух из легких. Дубовых достал флейту и раздал четыре нотки.
— Хавчик наш, крыша ваша, — улыбнулся он.
Гюнтер и Петероника в благоговейном трансе уставились на возникшую из ниоткуда пищу. Через мгновение настроение крестьян резко изменилось. Они пришли в невыразимый ужас.
— Злые духи!!! Вы злые духи!!! — завопили они и ринулись к выходу, ломая на своем пути стул, комод и нечто похожее на кровать.
Глава 5.
Особенности средневековых киллеров, или Страшный суд Линча
Барон Косолаппен сидел на троне и нетерпеливо теребил свой острый нос. Рядом стояли начальник стражи, советник и несколько бойцов.
С минуты на минуту ожидалось прибытие четырех всадников. Услуги их грозной команды стоили не один килограмм золота. Но она работала великолепно. Непогрешимые маги-убийцы соглашались на любой, даже самый сложный заказ и обязательно его выполняли. Народ Дробеяланда, Дриттенкенихрайха и Наменлоса судачил о четверке почтительным полушепотом.
Молва величала их Мором, Гладом, Бранью и Смертью. Их никто не видел, точнее, заказчики-то и жертвы лицезрели, но с первых бралась нерушимая клятва о неразглашении, а другие молчали, как убитые. Хотя почему «как»?..
Великолепная четверка имела репутацию всемогущей. Ее окружал ореол таинственности и страха. Эти факторы отлично увеличивали стоимость найма.
Что ж, предстояло наказать поганцев, посягнувших на жизнь барона. В таких делах прижимистый Косолаппен предпочитал не экономить.
Темные глазки феодала гневно засверкали, кулаки сжались до хруста: он снова вспомнил черта с ножиком.
В аскетически обставленную и почти не украшенную залу вбежал слуга.
— Ваше величие, четыре всадника!
Слуга посторонился, и в дверях показалась… морда осла.
Люди удивленно охнули.
Осел черного окраса вошел в залу. Барон и его подданные увидели фигурку наездника.
Он (или она?) был невелик — не выше пятилетнего ребенка. Ноги, руки, лицо гостя скрывал просторный серебристый плащ с безразмерным капюшоном. За этим наездником въехал другой, в золотистом. Потом третий, в одеянии цвета бронзы. И последний, облаченный в белое.
Все на черных ослах. И безликие в одинаковых нарядах.
Выстроив своих животных в ряд, всадники подъехали к трону.
Верховая езда по главной зале замка, естественно, была оскорбительна. Барон стерпел и это унижение. Честно говоря, он просто не обратил внимания на вопиющее нарушение этикета — настолько обескураживал облик четырех всадников. Величайшая легенда обернулась нелепым анекдотом. Те, кого рисовали демонами на дышащих адским огнем лошадях, оказались коротышками на ослах.
— Размер не главное! — без приветствий произнес кто-то из всадников.
Косолаппен почувствовал себя неуютно. Во-первых, мелькнуло: «Они умеют читать мысли!» Правда, барон тут же успокоил себя: «Скорее всего, стандартная заготовка. Ведь любой, хм, удивится их росту…»
Во-вторых, жутко, когда не знаешь, кто именно с тобой говорит.
В-третьих, голос всадника был холоден, словно вековая льдина: беспристрастный и безличный. У Косолаппена возникло ощущение, что к нему обратилась сама вечность.
— Я не это имел в виду, — то ли впопад, то ли не к месту сказал барон.
— К делу, — предложили, вернее, велели всадники.
— Двое лютых людей. Скорее всего, виртуозные маги. В услужении черт.
— Черт? — В ледяном голосе промелькнул намек на заинтересованность.
Ходили слухи, что к нечисти легендарная четверка относится особенно беспощадно. Косолаппена это вполне устраивало.
— Воистину так, рогатый, мохнатый и вонючий, — и барон подробно описал происшествие в березовой роще.
Маги выслушали не перебивая. Когда рассказ закончился, они долго молчали, затем спросили:
— Они точно назвались Николасом Могучим и Паулем?
— Да.
— Четыре килограмма золота. — Голос назвал цену.
Косолаппен обрадовался: минимальный тариф. Помогли сведения про черта и прощелыг, один из которых выдает себя за мертвого героя. Профессиональный интерес четырех всадников был настолько велик, что материальное вознаграждение отступило на второй план.
— Принеси плату, — отдал распоряжение советнику барон и обратился к гостям. — Я знаю о вашем требовании не разглашать ни существо сделки, ни то, как вы выглядите. Я клянусь всё сохранить в тайне. Но мои слуги…
Коротышка в золотом плаще сделал круговой пасс рукой.
Все кроме Косолаппена и всадников повалились на пол.
— Вы… Их убили?! — профальцетил хозяин замка.
— Нет. Они спят. Проснутся, ничего не помня. — Голос развеял страхи барона.
Вернулся советник с золотом. Не успев удивиться, чего это валяются воины и начальник стражи, попал под действие магии. Рухнул без памяти.