— Чучело мохнатое! Его нужно было оставить. На кой он мне?
— Исправляюсь, — пискнул бес, растворяясь в воздухе и снова возникая, но уже без Ференанда.
— Так-то лучше, — смягчился прапорщик. — Вопрос: неужели твоя бабка не отговаривала оказывать мне помощь?
— Ну, она, признаться, кое-что плела… — уклончиво и с оттенком боязни промямлил Аршкопф.
Всё-таки чертенок безоговорочно верил: Палваныч является Повелителем Тьмы. Аршкопфа впечатлила первая встреча с прапорщиком. В отличие от любого местного человека, мужик совершенно не испугался, даже игнорировал нечистого. По мнению беса, такое мог позволить себе лишь сам Мастер. А Дубовых тогда считал, что приболел белой горячкой. Позже он свыкся с чудесами этого мира и стал использовать черта в качестве подручного, понукать и покрикивать.
— Плела?! — Палваныч подступил к Аршкопфу вплотную.
— Она уже старенькая, вы должны милостиво ее простить, — залепетал черт. — Сидит на заслуженном отдыхе, сочиняет разное… Не сомневайтесь в ее преданности, товарищ прапорщик! Виной всему старческое слабоумие… Она считает, что вы не Повелитель.
— Хм… А если она права? — Дубовых решил проверить степень уверенности беса.
— Если бы она была права, то вы никогда не покинули бы ее каморки! — заулыбался рогатый, весело морща пятачок. — Людей она обычно съедает.
Странники предпочли промолчать об истинных причинах своего непопадания на стол древней чертовки. О священной полковой реликвии лучше лишний раз не болтать, хотя Аршкопф однажды испытал на себе силу знамени: попробовал схватить Колю и обжегся.
— А какого хрена со временем творится? — Дубовых решил восполнить пробел в знаниях. — Мы у твоей старой перечницы часа три просидели, тут два месяца пролетело!
— Ну, товарищ прапорщик, — высокий голосок беса слегка подсел, — иногда вы делаете странное, чтобы проверить мою веру… Бабка живет в Преисподней, а там время бежит значительно быстрее, чем в Пренаружной.
— Ладно, вопросов больше нет, — подвел итог Палваныч. — Аршкопф, сгинь пока куда-нибудь. Лавочкин, за мной вперед марш. Не хватало еще дождаться этого пижона Косолаппена. Небось лопается сейчас от злости.
Барон Ференанд действительно был вне себя от гнева. Полчаса в обществе черта, приставившего нож к твоей шее, — тот еще аттракцион страха. Ужас и унижение отодвигали недавнюю победу над Лобенрогеном на второй план.
Выбравшись из рощи, ковыляя на кривых ногах, Косолаппен принялся гонять подчиненных пинками и орать:
— Нахлебники! Бездари!.. Неблагодарные твари, предатели!.. Почему не ударили по врагу?! Испугались? Я там должен терпеть издевательства… Вы хоть знаете, что от черта воняет, как от мокрой псины? Позорники! Лентяи! Ваш хозяин в беде, а вы в рады в кусты, да?
— Но вы же сами сказали уходить… — попробовал оправдаться давешний юный лучник.
— А голова у тебя на кой? Смекалку проявить не пробовал? — неистовствовал барон Ференанд. — Я понимаю, если бы наемники… Но вы, вы же мои слуги!..
Потешив самолюбие, Косолаппен почувствовал себя лучше. Можно было поразмыслить о мести.
— Ну и самозванцы! Чуть услышали, дескать, я барон, сами тут же назвались титулом. И подыскали-то славное, легендарное имя! Николас Могучий. Ни стыда, ни совести. Лживые колдуны должны понести наказание. И возмездие их настигнет, клянусь своим родом! Но самому с чертями тягаться бесполезно…
К барону подъехал на коне герольд, седоватый дядька с аккуратной бородкой. Он уже снял доспехи хозяина, в которых возглавлял основные силы «медвежатников». Спешился и преклонил колено,
— Мой господин, ваш враг Лобенроген заперся в замке. Прикажете осадить?
— Не пори ерунды, — ответил барон. — У нас нет ни людей, ни средств заниматься осадой презренного рогоносца. Достаточно того, что мы задали ему трепку, отвоевав эти поле и лесок. Отличное прибавление к моим владениям, не так ли?
— Воистину так, — склонился герольд.
— Меня сейчас больше интересует маленькая месть двум выскочкам-колдунам. Найди мне четырех всадников. Пустим по следам оскорбителей Мор, Глад, Брань и Смерть…
Не подозревавшие о нависшей над ними угрозе прапорщик и рядовой проплутали весь день и под самый вечер вышли к замку барона фон Лобенрогена.
Возле окруженного рвом обшарпанного колосса догорали крестьянские лачуги. Так уж повелось, что у замка ютились подданные шикующего за каменными стенами феодала, и если приходило войско неприятеля, то от села гарантированно оставалось пепелище, а цитадель сдавалась совсем-совсем редко.
При вражеском наступлении у мирного населения было два способа выжить: либо укрыться под защитой замковых стен, либо схватить пожитки и бежать в лес. Лобенроген предоставлял подданным второй вариант спасения.
Когда Коля и Палваныч выбрались к «домику» барона Лобенрогена, по сельскому пепелищу бродили хмурые крестьяне и искали уцелевшие вещи.
Кое-кто кидал на пришельцев оценивающие взгляды. В обстановке всеобщего кризиса дорог любой источник доходов.
Прапорщик Дубовых скорчил бандитскую мину модели «Не лезь — убьет». Коля тоже постарался придать лицу разбойничье выражение, но не преуспел: не та у него оказалась харизма, не та.
Впрочем, хватило рыла Палваныча,
Лавочкин, опасливо обозревавший пепелище, заприметил странного гражданина.
— Товарищ прапорщик, — прошептал солдат, — там собака в ботах…
— Пил, что ли? — Дубовых автоматически насторожился. — Хотя откуда у тебя выпивка…
Палваныч скорбно вздохнул. При его любви к алкоголю и многолетних ежедневных спиртовых возлияниях вынужденный трезвый образ жизни угнетал. Собрав волю в кулак, прапорщик отринул мечты о выпивке и взглянул в указанном парнем направлении.
По дымящимся развалинам топтался пегий беспородный пес. Топтался он не абы как, а на задних лапах, обутых в красные лакированные ботинки. Удивительно, но такое хождение не отнимало у пса сил и внимания.
— Неплохо для дворняжки, — оценил Дубовых. — Мечта Куклачева, блин!
Коля поморщился. За укротителя кошек стало обидно.
— Эй, Кабыздох! — позвал Палваныч необычного кобелька. — К ноге!
— Сам ты Кабыздох, — откликнулся «двортерьер», пиная пижонским ботом головню.
Прапорщик онемел от вопиющей наглости гражданского лица.
— А как тебя зовут? — спросил солдат.
— Пес в башмаках к вашим услугам. — Лопоухий зверь постарался горделиво подбочениться, и это ему почти удалось.
— Это как Кот в сапогах? — поинтересовался Лавочкин.
— Оскорбить изволили, — проговорил пес. — Сравнить подлинного гения с жалким эпигоном!..
— С кем?! — вклинился Палваныч.
— С подражателем, — просветил командира Коля и поспешил реабилитироваться в глазах умной животины: — Прости, пожалуйста! О коте приходилось слышать, а о тебе, к сожалению, нет.
— Вот! Вот! — Зверь воздел передние лапы к темнеющему небу. — Перехватил мою идею, паразитирует на образе… Горе мне!
— Да не слушайте его! — крикнула крестьянка, ненароком услышавшая разговор. — Брешет, окаянный!
— Завистники, кругом завистники, увы, — скорбно прокомментировал пес. — Но, позвольте, с кем имею честь?..
— Я — Николас, а это Пауль, — представился Лавочкин. — Путешественники.
— Романтично, романтично… — одобрил зверь, кивая совсем по-человечьи. — Я тоже, знаете ли, со щенячьего возраста мечтаю о странствиях и приключениях…
Вдруг Пес в башмаках замолк и принялся ловить носом носящиеся в пропитанном гарью воздухе запахи.
— Прошу извинить, дела, — почти протявкал он, встал на четвереньки и припустил куда-то в кустарник, растущий неподалеку от замкового рва.
— Какие дела? — произнес Палваныч вслед необычному знакомцу.
— Известно какие, — хохотнула крестьянка. — Он же кобель самый натуральный. Учуял самочку, вот и сорвался.
Столь резкое падение пса с высот цивилизации в пучину животных инстинктов удручало.