– Ну слышал, и че? И че? Я б им ничем не помог, – раздраженно отмахивался тот.
Римма Андреевна вдруг резко остановилась и взвизгнула, всплеснув руками. Она увидела лежащий на краю поляны на труп. Физрук подошел, скрестил руки на груди и наклонился над мертвецом, заглянув в рот. «Камень? – подумал он с отвращением. – Пытали эти вампиры его, что ли?».
– Положим в спальник и отнесем к Серегичу в медпункт, – сказал он после непродолжительного молчания, – Там решим.
– Но милиция? Нас с тобой посадят, а лагерь закроют!
Физрук хмыкнул, глядя в сторону.
– Милиция – шмилиция… Он детдомовский, никто его не хватится. Особо копать не будут. Никому он не нужен. Утонул и все.
– С камнем в зубах, ага! Он что, по-твоему, за жемчугом в Волгу нырял и промахнулся? Вместо раковины камень заглотил? – орала Римма Андреевна.
Физрук криво усмехнулся.
– Что ты лыбишься, Артем Павлович?! Посмотри, что они с ребенком сделали! Камень во рту, что ж это такое-то…. Весь в крови.
Римма Андреевна опустилась на колени около трупа. «Бедный ребенок, бедный ребенок!», – причитала она, по-матерински нежно приглаживая жесткую щеточку челки, гладя по голове, словно хотела приласкать. Голос ее рвался, переходил на шепот, словно она читала заклинания или молитву.
Он еще вчера вечером бодро чеканил барабанную дробь, ведя за собой отряд по проселочной дороге, а сейчас лежит перед ней, мертвый, с каменным кляпом во рту. Это дети ее отряда сделали, ее пионеры. Вампиры. Спасибо Палычу, предупредил в начале первой смены, чтоб ни под каким предлогом никого к себе ночью не пускала, форточку всегда закрытой держала и крестик носила.
— Ну, спасибо тебе, Палыч. Уберег… Знала бы, ни за что в этот «Буревестник» не поехала. Горе-то какое…, – выла Римма Андреевна, стоя на коленях в сырой траве, потрясая мелкими кудряшками «химии» на голове. «Господи, нас посадят, посадят!», – причитала она.
– Да не гоноши ты! Не дойдет ни до милиции, ни до Горкома. Никуда не уйдет. Этих пионеров, – он махнул в сторону палаточного лагеря, – через год уже не станет. Помрут себе тихонько, после того как к Серпу на поклон полные крови сползают. И не вспомнит о них никто. А пока им Серп прикажет молчать. Делов-то.
– Да причем тут Серп, этот дед! Этот наш всесоюзный пенсионер! – вожатая зло и недоуменно поглядела на физрука.
– Ну он вроде как главный у наших пионеров-вампиров, вождь их, – Палыч невесело усмехнулся, – Эти пиявцы пьют кровь и относят ему, а тот их, как бутылки с молоком, одного за другим выпивает. А как выпьет пионера, так он уже и не нужен. И помирает тот пионер потом при странных обстоятельствах. Только бутылки из-под молока еще сдать можно, а с этими уже ничего не поделать. Н-да…
Римма Андреевна ошарашенно уставилась на физрука.
Серп Иеронов, пенсионер всесоюзного значения, живший на даче при лагере «Буревестник» … Она силилась понять и не могла. «Да как ты можешь покрывать его! И ведь не боишься! – наконец выпалила вожатая, – Ты сам-то не боишься, что тебя куснут? А? Пиявцем станешь, а потом, как отслужишь, помрешь?». Она размазала слезу по лицу по щеке пальчиками с облупившимся перламутрово-розовым маникюром и встала. – Я вот боюсь! Мне жизнь дорога! Жить-то хочется. Мы только дачу в Сочи строить начали, да мало ли еще чего! - Римма Андреевна замахала перед лицом физрука руками.
– Не, не боюсь. Думаешь, мне впервой что ли? И не такое видел. Врач в курсе этой всей вампирской мути, директор лагеря тоже.
Он помолчал, потом достал сигарету и закурил.
– Думаешь, мне их не жаль? Жаль. Но поделать я ничего не могу. Помочь им ничем не могу. Скажу так: у нас с пенсионером всесоюзным этим уговор. А какой – тебя не касается. Поэтому помогай и помалкивай. Так, пошли за спальником, – скомандовал он, туша окурок о пень. – Барабанщика этого в спальник положим и потащим. Кто спросит, скажем, что занемог парнишка. Вернемся в лагерь к вечеру, чтобы не спалиться. Незаметно пронесем труп к доктору».
VI
Серые тучи неслись по небу, словно бегущие от волков овцы. Реденький лес расступался, елки больно хлестали по бокам, по руками, лепили пощечины мокрыми лапами. Объятая ужасом, Аня понеслась вниз, к Волге. «Доберусь до села и вызову милицию, - думала она лихорадочно, - Позвоню маме. Господи, он остался там лежать! Лежит там. Его нужно забрать, забрать!». Но долго бежать она не смогла. Тропинка исчезла. Ноги подкосились, она упала коленями в сырой мох и зарыдала. Только теперь она заметила горн, зажатый в правой руке. Обтерев лицо алым вымпелом, она встала и побрела дальше. Внутри было пусто и черно.