ак, чтобы видно было и мне, развернулась градусов на тридцать. Побежали по ней - буквы, цифры, ленты фотографий. Досье. - Вот причина вашего ареста. Официальная причина. Задаю первый глупый вопрос. - Следили за мной? - Три с половиной месяца, - подтверждает офицер. Странно, что ответил. Мог бы и не отвечать. Мог бы срок не называть. Три с половиной? Провожу рукой по лбу. Пот. Червяк, наглый и липкий червяк завёлся в груди, сосёт сердце. Тоска. А потом - раздражение. Растущая злость. Гады! Три с половиной месяца. Они началу слежку сразу после того, как Катрина... - Хорошее, простое русское имя - Катрина. 'Профессор' снова хихикает. Издевательский смешок. Вот дать бы ему... На полсекунды поворачиваю голову. ...по белой, скуластой, мучной роже! По вплавленным в бесстыжие глазёнки синим линзам оптокорректоров! По серым, издёргавшимся в издевательских смешках, ниточно-тонким губам! Дать! И... Надо задать ещё один вопрос. Дышу глубоко. Ещё один глупый вопрос: - А то, что я принял рицин, ставит общество под удар? Весь округ под ударом или только мой уголок? Тот, что возле железной дороги... Смеюсь. Да, теперь моя очередь смеяться. Офицер озабоченно смотрит на чёрную панель часов. Переводит взгляд на экран полицейской инфосистемы. Снова на часы... Бормочет: 'это нам решать...' - По данным службы наблюдения, рицин вы приняли в двадцать два часа шесть минут, - подаёт голос 'профессор'. Офицер морщит лоб. Полоска стриженых 'в ёжик' волос ползёт вниз. Вот как, оказывается, мыслительный процесс-то выглядит. Призадумался. Обеспокоился. И что у него взгляд скачет? Для чего время отмеряет? А ведь отмеряет, не иначе! Они меня подыхать сюда привезли. - Прошло около двух часов, - продолжает 'профессор'. - А если точно,.. - подаёт голос офицер. - Заткнулись, господин капитан! - бросает команду 'профессор'. Капитан подчиняется, даже не пытаясь возразить. Чешет кончик носа. - Данные диспансеризации и сканирования желудочно-кишечного тракта показывают, что токсины достаточно активно действуют на ваш организм и примерно... На мгновение прикусил губу. И выдал: - Да, в общем, теперь уже в любую минуту можно ожидать существенного ухудшения вашего состояния. Ткани кишечника, печени и почек поражены весьма серьёзно... Ударную дозу приняли? Пожимаю плечами. - Не считал. Касторовые бобы дёшевы. Даже при моих доходах можно было бы купить. Но - не покупал. Бродил, знаете ли, по заброшенным полям в окрестностях Вишняковского леса... Там, знаете ли, руины одни. Говорят, когда-то это место было обжитым и многолюдным. А теперь вот заросли одни... Офицер грозит пальцем. - И чужие земельные участки. Со строениями! Возражаю: - Хижины одни. Еду на костре варят! А клещевину разводят на масло. Из него, говорят, какое-то топливо для моноциклов научились делать. А ухаживать за растениями лень, вот и... Прикладываю ладонь к груди. - Только воровство мне не шейте! Я бобы честно добыл, на заброшенном участке! - Щедро насобирали, - выдаёт неприятно заскрипевшим и истончившимся голоском 'профессор'. - Горстями бобы жрали? Что уж наверняка? Совсем жить невмоготу, терминальный вы наш? И хлопает в ладоши. - Это хорошо, это очень хорошо! А я прошу их: - Отпустили бы вы меня? Ей-богу, опасности от меня никакой! Отпустили бы сдохнуть, да и дело с концом! Лёг бы на травку где-нибудь в парке, а там... Офицер снова бросает взгляд на часы. - И в душ меня зачем-то таскали. А зачем? Будто грязь что-то значит. В моём положении... - В твоём положении?! 'Профессор' перебивает меня. И срывается на крик. - Положении! Болван! Воистину, болван! Хочешь, я расскажу тебе, какое у тебя положение? О, положение чудесное, комок ты грязи! Твою беременную подругу раскатал по мостовой один важный чиновник. Произошло это четыре месяца назад... Тошнотная резина подкатывает к горлу. Отступает, гуттаперчевым шариком медленно проползая по пищеводу - от горла к желудку. Задерживается на мгновение. За это мгновение горькая слюна успевает заполнить рот до краёв. Шарик прыгает вверх. Неожиданно резко. - ...Ты что-то пытался объяснить этому ублюдку? Пытался рассказать ему о его неправоте, духовной деградации, общей толстокожести и моральном помешательстве? - Поднятым с земли камнем пытался повредить ситикар, - добавил от себя комитетский, сверившись с записями в личном деле (да, теперь я понял, что это именно личное дело и именно моё!). - Дело было возле правительственного квартала, в лесу имени Балчуг-Кемпинского. Заброшенное место. Там развалины одни... Да, и чего туда забрели? Молодые, глупые... 'Профессор' совсем завёлся, заверещал: - Помнишь, как надели на тебя наручники? Как беременную женщину избивали у тебя на глазах? Сколько ты отсидел? Где-то около двух недель... Все нам известно, разве только нет фотографий тех коньячных клопов, которые тебя заживо пожирали в тюремном блоке... Тюремщики называют этих тварей - 'коньячными'. Запашок-то, когда раздавишь! И снова хихикает! Ой, мразь! - Она не дожила, так ведь? Они умирала. Две недели она медленно умирала, одна, в пустой квартире. У неё не было работы и медицинской страховки. Работа и страховка были у меня. Были - до заключения в тюрьму. А ей отказали во врачебной помощи. Все отказали, все - даже Общество милосердия. Милосердным кто-то сообщил, что её друг в тюрьме. По обвинению в нападении на предпринимателя, у которого в администрации кондоминиума много важных и полезных друзей. Кажется, дня за два до моего освобождения начались схватки. Выкидыш. Потеря крови. Смерть. Крики испугали соседей. Кто-то из них позвонил и пожаловался на 'антиобщественное поведение'. Когда приехали люди из Комитета воздаяния, она была уже мертва. А когда я вернулся, в квартире было пусто. Тело увезли... не знаю точно, когда именно... Кажется, его уже успели кремировать до моего освобождения. В коридоре - бурое пятно, высохшая лужа крови. Полосы по синей штукатурке. Следы ногтей. Царап... Когда больно... Быть может, она была ещё жива, когда её увозили? Быть может, была ещё жив и когда засовывали её в печь? Кто мы такие? Кому есть дело до нашей боли? Кому это вообще интересно? Все, что я узнал о последних её днях, рассказал мне квартальный. Не из жалости и сочувствия. Нет, он посмеивался... Надеялся, что я не выдержу и брошусь на него с кулаками. А там - новый срок для меня и благодарность ему от начальства за задержание 'особо опасного социопата'. А я даже не плакал. Сидел с каменным... мне так казалось, что с каменным лицом. Потом встал и ушёл из собственного дома. И бродил, бродил без цели, без дороги, без мыслей, без будущего. Вот так... И что, они следили за мной? Как они... Провожу ладонь по затылку. Где-то на моём теле метка? Они вшили мне метку, пока я был в тюремном блоке? Может, и выпустили потому, что нашли место для меня в своих планах. Иначе гнить бы мне вечно в... Впрочем, мне и так от распада не убежать. Нигредо, чёрт бы его драл! - И ты решил просто сдохнуть? Просто так? Бездарно и бесполезно? Потеряв всё и простив врага? Воистину, ты лучший из противников. Твоя рожа достойна хорошего плевка! 'Профессор' кривится, на этот раз - подчеркнуто брезгливо. - Ничтожество! Ты даже не смог похоронить её! И его - своего сына. Да, у тебя мог бы быть сын! Мы и это знаем. А ты не знал? И не узнал бы никогда! Что ты сделал? Вот так просто и незатейливо - спятил и убил себя. А он? Этот гонщик... Он жив! И будет жить! Секунду 'профессор' держит паузу. Шарик горькой гуттаперчи пробивает горло. Я сблёвываю зелёную лужицу на пол. Офицер шипит кошачьи и тянется к кнопке вызова. Но замирает под строгим взглядом 'профессора'. - Покажи! - командует тот. Офицер рисует ладонью какой-то сложный зигзаг и от кнопки ведёт к панели управления. От волнения выбирает явно не тот масштаб отображения фотофайла и... А почему, собственно, не тот масштаб? Может быть, именно тот, что надо. Тот, что и был запланирован. Задуман. Предусмотрен хитрым их планом. ...и в воздухе, заняв едва ли не четверть объёма комнаты, возник вдруг в красновато-оранжевом тумане портрет бледнокожей той гадины с прозрачными, тонким серым ледком подёрнутыми глазками, вмиг уставившимися - прямиком на меня! Голого, сдыхающего, засунутого в прорезиненный больничный мешок. Но не было в этом ноябрьском взгляде торжества. Триумфа - не было. Светлые кристаллики хрустящей шуги, смешанная с белым речным песком вода. И по краям, спрятанный, но выплывающий, упорно выплывающий из-под снежной каши - страх. Почему-то вижу его. Тогда, четыре месяца назад, не заметил. Но увидел - сейчас. - Помнишь его? - спрашивает 'профессор'. Киваю в ответ. - А теперь слушай меня внимательно. Это твой шанс. Шанс изменить судьбу. Нет, не эту, которую ты уже загубил. Ту, другую. Которую мы тебе выдадим из наших тайных запасов. Смерть - просто перемена тела. С потерей памяти, полной или частичной. Мы поможем сохранить память и станем твоими проводниками в мире Перехода. Понимаешь, о чём я говорю? Понятен тебе смысл моих слов? Нет, мне ничего не понятно. Я не понимаю, о чём говорит этот странный тип. Морщу лоб. Нет, дурной из меня актёр. Ничего не получается с имитацией мыслительного процесса. Усилия приводят лишь к тому, что усиливают