он уже насмотрелся вдосталь на подобные празднества, –
подозвал к себе главного конюха.
– Возьмите коня, почистите и обиходьте, – сказал он, соскочив наземь, – Пусть отдохнет хорошенько. Но седло не снимайте и оставьте на нем плащ мой, перчатки и меч.
Да, еще вот что, – бросил он вдогонку конюху, который, поклонясь, уже кинулся исполнять приказание, – отведешь его в стойло, но не привязывай, не то он взъярится.
– Но, господин рыцарь! Ведь конь ваш, коли мы его не привяжем…
– Не бойся, – хлопнул конюха по плечу Ланселот, – он и не шевельнется, пока голоса моего не услышит. Все ж четверть часа пусть постоит без седла, но потом заседлай вновь! Потому что, как только кончится чепуха эта, – знаком указал он в сторону дворца, – я тотчас и отправлюсь в путь. В полночь либо на рассвете. Все понял?
– Будет так, как ты сказал, господин Ланселот!
– Ну то-то, делай свое дело!.. Ступай! – шлепнул он по шее коня, и вороной, весело дохнув на него, потрусил в конюшню. Ланселот секунду смотрел ему вслед, а потом с юношеским упоением представил себе высокую минуту прощания, которая станет вершиной праздничного пира, –
минуту, когда отправится он наконец освобождать Мерлина, сразиться с Драконом.
В рыцарском зале, как всегда во время больших торжеств, пылали сотни факелов, на стенах развешаны были знамена и ковры. Каменный пол усыпали душистым сеном и полевыми цветами. На галерее музыканты перебирали струны лютен, пробовали, как звучат барабаны. Вдоль всех четырех стен зала выстроились воины с алебардами и трубачи с фанфарами, они застыли неподвижные, как статуи, глядя прямо перед собой, и лишь вполглаза – но зато с великим усердием – следили за главой музыкантов, дабы, когда вскинет он руку, быть начеку и по знаку его протрубить «внимание!» либо сыграть приветственный туш.
С шумом и громким говором входила в зал высшая знать королевства. Впереди всех шествовал Артур об руку с королевой, за ними, соответственно рангу, прочие важные господа. Под приветственные звуки фанфар Артур и
Гиневра прошли к приготовленным для них креслам; Гиневра тотчас села и пленительно завертела прекрасной головкой, осматриваясь. Артур, огорченный тем, что не удалось удержать Ланселота при себе, окинул сумрачным взглядом общество, рассаживавшееся на сей раз не за круглым столом, и тоже опустился в кресло. Тут опять взвились фанфары, знатные вельможи в плащах – здесь все были без мечей – и прекрасные дамы разом вскочили с мест, свет факелов заиграл на поднятых кубках.
– За Артура и за Британию!
Когда замерла могучая, приправленная звонкими женскими голосами здравица, Артур встал. Все смолкли, воцарилась почтительная тишина, и хотя король говорил негромко, каждое слово его разносилось по всему залу:
– Высокородные дамы и вы, славные рыцари Британии!
Все вы видели необычайный нынешний поединок. Признаюсь: поскольку я уж немолод, скорбь то и дело ко мне подступала, ибо думал я, что либо Галахаду, либо Ланселоту нынче суждено умереть. Слава небесам, вот они оба сидят среди нас, оба – целы и невредимы. Господин Галахад! Мне не сказать достойнее того, что ты сказал еще там, на ристалище. Тебя победил первейший рыцарь из бриттов, тот, кого ты же и обучил, и тебе не стыдиться сего, но гордиться пристало! Господин Ланселот! И твои слова, сказанные там, после ристанья, не ущемляют славу твою, но только лишь приумножают ее. Да, ты был достойным противником Галахаду, но в седле твоем восседало и счастье. Пусть же восславит сей кубок двух самых могучих воителей бриттов: Галахада и Ланселота! – Он жестом удержал фанфаристов, – Оба они мне равно любезны!
Зазвенели фанфары, и дворяне, и рыцари – те самые, что уже преодолели позор свой, те, что избегли смерти, какую несла им рука Ланселота, – громко славили (хотя и не ведали главного) этих двух мужей, столь разных и все же столь явственно вылепленных из одного теста, провозглашали здравицы за обоих и за каждого по отдельности.
Пир начался. Внесены были два зажаренных целиком теленка, внутри у каждого было по поросенку, в поросятах же кипели в жиру голуби; мясо нарезали огромными кусками, с них капал горячий жир, его подхватывали на огромные куски хлеба, и все – рыцари и их прекрасные дамы, молодые дворяне и юные барышни – с отменным аппетитом приступили к трапезе.