– Все одно вернуться назад не посмеет, – проворчал другой.
– Эх, попадись он мне, уж я бы его проучил…
– Ты? Свободного человека?!
Дракон, который знал, почему должен был отпустить
Ланселота, воззрился на них. Ничто не шевельнулось на покрытом чешуей лице его, и желтые лягушачьи глаза не дрогнули.
– Готовьтесь к осаде!
Трудное это дело – рассудить, кто прав, кто не прав меж людей или существ, человеку подобных, так как истина не требует, но полагает началом начал измерение одинаковой меркой. Только как же мерить одинаковой меркой в тяжком споре Дракона и Ланселота? Дракон, добыв себе власть и высокое звание охранителя, наместника Мерлина, цеплялся за право сие и за власть зубами и когтями. И, не видя ничего, кроме собственной правды, только о ней и твердя, во имя ее полюбил он – не слишком сильно, но несомненно
– Ланселота и как раз потому не склонен был отдать свое место без боя. Ведь кто стоит против него? Ланселот, удачливый Ланселот – тот, кто мужал в славных битвах, никогда не знал на себе пут бессмысленного послушания, не способен был и не желал понять – горячая голова – самую сущность Дракона, и от всего сердца питал отвращение к методе его. А между тем, углубясь несколько в этот вопрос, надобно будет признать, что Дракон – правда, поработив и запугав своих подданных, – сохранил Мерлина.
Оберегал от бессмысленного и глупого любопытства, подвергал испытанию, прогонял от Мерлина недостойных, наводя ужас либо псами своими, либо собственным леденящим душу обличьем, и Мерлин даже помогал ему, ибо не просыпался же по первому зову! Потому-то сэр Галахад, например, отрастил бороду, поэтому стал он угрюм и печален. Но – спрашиваю я в сознании неведения своего и горькой тоски – как должен был поступить Ланселот? По глупому моему разумению я повторяю одно: пусть бы сам господь наш Иисус объявил, что дважды два – это пять, я, хоть и молюсь ему коленопреклоненно, все ж, прислушавшись к разуму моему, должен буду сказать: неправо глаголешь, о господи! Ибо дважды два – четыре. Здесь ли, там ли, да где угодно. Так и Ланселот, обманутый Драконом, но уже о том догадавшийся, пока чудище разглагольствовало о своем «милосердии», мог единственным образом продолжить свой путь. Вернуться к тем, кто ждал его. Или должен он был вернуться к Артуру, бежавшему от ужасного Драконова лика? Или к Галахаду, отрастившему бороду и погрузившемуся в печаль, когда ясно стало, что
Достойный Рыцарь – не он? Или мне вспомнить Гиневру?
А не то и тупоумную рыцарскую стаю и собак, тявкающих взапуски? Или глупеньких красавиц со шлейфами, только и видевших в Ланселоте, что он белокур и ладно танцует, а позднее – что славно сражается на турнирах? Так куда же ему возвращаться?
Только лишь к тем, что жили в норах, как крысы, к тем, из коих сам он был родом, кого едва знал, но чьим был по крови, – среди кого были такие люди, как Дарк.
Вот почему оставалась ему одна, одна-единственная возможность борьбы против перепуганных Драконовых псов, против молчаливого и явственно озабоченного
Грозного Властелина. Та, которую предложил ему Дарк.
Дарк, на кого он взирал со снисходительным добродушием и – до сих пор – без особого уважения. «Мы очень ждем тебя, Ланселот!» ибо, помимо ужасной логики «дважды два
– четыре», есть еще что-то другое; оно не столь легко поддается подсчету и не столь очевидно, но по меньшей мере столь же истинно. Здесь же пред нами случилась встреча возможного и действительного: Ланселот узнал, откуда он родом, узнал, кто отец его, Годревур, и не было у него иных союзников, кроме этих униженных до полуживотных, до скотины людей, кроме них одних, от которых происходил и он.
Прежде чем вновь вернуться к моей истории, где события предстанут перед читателем в роковой их жестокости и неприкрыто проявятся все интересы и страсти, я почитаю необходимым – нет, не повременить с описанием их, но еще кое о чем рассказать; ибо поступки людей суть истинные доказательства их намерений, но, будучи только поступками, многие их причины – например, поступков самого Ланселота, причины той битвы – затушевывают лишь новую легенду творя, а то и вовсе их искажают.
Решающая схватка, осада и разгром Драконьего замка случились, бесспорно, благодаря появлению Ланселота, его замыслу, происхождению его и дарованиям, завершившись великой победой. И хотя в Британии и в иных дальних краях имелось еще несколько рыцарей того же размаха, возглавил приступ все-таки Ланселот и через него принял заслуженную смерть Дракон. Значит, личность этого рыцаря от событий неотделима, и я утверждаю сущую правду, когда говорю, что и не было у него иных помыслов, иной цели. Да только это лишь одна сторона истины. Вырастая при Артуровом дворе, окруженный любовью Артура, он упивался рассказами короля о пути к