— Дотронься до меня, Принцесса.
Болезненный хриплый стон, замаскированное под мольбу требование.
Наши замершие в миллиметре от поцелуя губы.
Я словно шагаю в пламя: сладкие волны лижут тело, поднимаются вверх, так развратно вьются по внутренней стороне бедер. Безумная, я ловлю каждый его выдох, глотаю, словно дорогое вино.
«Кай… Кай…» - бьется электродом в сердце его имя.
— Кай! – уже реальное, откуда-то у него из-за плеча.
Голос Оли. И я со всего размаха падаю вниз, прямо на острые камни осознания чуть было не совершенной ошибки.
— Блядь, - рычит Кай, почти неуловимым движением открывая дверь машины и толкая меня внутрь. – Завтра я дома после девяти, Принцесса. С меня продукты, с тебя – ужин.
Сглатываю, дрожащими руками завожу мотор.
Господи, господи, господи… Что я творю?
Я еду очень медленно, потому что нервы на пределе. Потому что повсюду вместо светофоров мне мерещатся глаза Кая. И его такие откровенные, клеймящие меня снова и снова слова. Делаю музыку погромче, но и это не спасает: горячий хриплый шепот и приказ дотронуться… И моя собственная рука, которую я сжимаю в кулак так сильно, что ногти режут кожу ладони. И все равно не помогает, не отрезвляет.
Мне нужно волноваться о том, что успела увидеть Оля, хоть вряд ли в ее состоянии она так уж много осознавала и понимала. Но мне все равно. Потому что куда больше выяснения отношений с Олегом меня волнует пауза, на которой замер мой вечер. Есть в психологии такое понятие – незакрытый гештальт, многоточие вместо точки. И я постоянно возвращаюсь к обрывку за секунду до появления Оли. Я бы перешагнула за грань? Или все-таки нет?
В кабинете горит свет, но я почти на цыпочках забегаю вверх по лестнице и прячусь в спальне, а оттуда – в душ. Закрываю двери, хоть обычно этого не делаю. Иногда на Олега находит, и он присоединяется ко мне в душе, но сегодня это было бы катастрофой. Потому что я не хочу этого сейчас, когда на губах остался вкус дыхания другого мужчины.
Господи, ну зачем я обозвала его мальчишкой? Какой же он мальчишка, я ему едва до подбородка достаю, да и то на каблуках.
Укладываюсь в постель и минут десять пытаюсь сосредоточиться на книге. Бесполезно: я просто механически перелистываю страницы, а все мысли вьются вокруг тех его слов: «С тебя ужин». Мне хочется обижаться на Кая за эти слова, за неприкрытую уверенность в том, что я приду, хоть это совершенно исключено.
Муж приходит в спальню уже далеко за полночь. Я ныряю под одеяло и делаю вид, что давно крепко сплю. Слишком вымотана за день, чтобы заводить сложные темы. Не сегодня. Совершенно точно, что разговор о нападении на Кая будет, но, возможно, завтра. Или послезавтра.
Олег принимает душ, забирается в постель.
Я напрягаюсь, потому что не знаю, чего хочу больше: чтобы он не прикасался ко мне, или чтобы дотронулся и занялся любовью, и вытравил из моего головы хищный волчий взгляд.
Последнее, о чем я думаю перед сном: помирился ли Кай с Олей, и если помирился – останется ли она спать в его постели?
А утром Олега уже нет. И на столе записка: «Важное совещание и ужин с партнерами. Не скучай. Вернусь поздно, не жди».
Комкаю бумажку в руках и зашвыриваю куда-то в угол, чувствуя, как внутренности разъедает пустота. Почему я думала, что после брака в наших отношениях все кардинально изменится? Наверное, от самонадеянности. От уверенности в том, что я не такая, как другие женщины, которые стали женами своих бывших любовников.
До обеда я запираюсь в студии и буквально топлю себя в работе. Эскизы, наброски, подбор тканей. После поездки на тропические острова в моей голове и скетч-буках целая куча материала, который я собираюсь доработать, трансформировать и превратить в сочную коллекцию женской одежды. Я долго вожусь с подбором фото для каталога и потом перебираю только что привезенные из мастерской вещи. Здесь то, что осталось с прошлого показа, и мой взгляд невольно цепляется за белую футболку с принтом в виде распахнувшей крылья вороны. Пальцы скользят по треугольному вырезу горловины, непроизвольно закрываю глаза – и в воображение вторгается образ Кая, его крепкая шея, с такой явно выпуклой артерией. Линии основания шеи плавно перетекают в немного выступающие ключицы, и ниже, до солнечного сплетения, откуда берут свое начало его чернильные крылья.
— Дани?
Я одергиваю руку, невпопад пячусь спиной от вешалки.
Мне так невыносимо стыдно, что я позволила Каю снова пробраться в мои мысли, и стыдно, что их могли подслушать посторонние, даже если это полный абсурд.