Никак не получается утихомирить хаос мыслей в моей голове.
Чтоб отвлечься, пытаюсь подумать хоть о чём-нибудь приятном. Лишь бы не о будущем, которое представляется мне могильно-холодной пустотой зимы — после тревожной, но такой яркой и волнительной осени, в которой я нахожусь сейчас.
И чаще всего в голову лезут воспоминания об утренней прогулке верхом.
Каждое слово, каждый взгляд и каждое прикосновение отпечатались в моей памяти так ярко, что закрыв глаза, я могу воспроизвести это утро так, будто снова очутилась в нём. Что я и делаю — снова и снова, снова и снова.
Меня до сих пор всю трясёт, и тело мучительно реагирует на любое случайное касание. Как будто эта несчастная поездка разбудила во мне что-то, чему я не знаю названия. Разожгла тёмное пламя, пожирающее изнутри.
Я знаю единственный способ его погасить. А может, разжечь ещё сильнее.
Снова ощутить его руки на своей коже. Когда вспоминаю об этом, когда думаю и представляю, когда меня разрывает на части от невозможности получить то, чего хочу, мне хочется выть и лезть на стены.
Да уж. Это счастье, что в таком состоянии меня никто не видит.
Я закрылась у себя в комнате до самого вечера, и ходила туда-сюда от стены до стены, как голодная тигрица. Даже не раздевалась. К счастью, в этом моём состоянии у меня аппетита совсем никакого не было, так что я никуда не выбиралась из своего добровольного заточения.
Разумеется, твёрдо решаю ни за что, ни при каких обстоятельствах не приходит завтра никого провожать. Думаю, мы больше не увидимся. Так будет лучше, определённо. Меня колотит, словно в лихорадке. Боюсь, как бы в таком душевном смятении я не наделала каких-нибудь глупостей.
…Осенние плотные сумерки сгустились так быстро, что следовало бы зажечь свечи. Но мне в моём состоянии милей была темнота.
Я уже стала раздумывать, не лечь ли спать пораньше — правда, боялась того, какие в подобном состоянии мне могут присниться сны. Вряд ли что-то приличное.
Но тут в мою дверь отчаянно затарабанили — и едва я повернула ключ в замочной скважине, ко мне в комнату ворвалась растрёпанная Полли.
У неё было бледное лицо и горящие от возбуждения глаза.
— Мисс! Вы не представляете… вы не представляете, что случилось!
Я застыла.
Почему-то первая мысль была, кто-то увидел моё бесстыдное поведение сегодня утром.
— Вы же знаете, что все письма домой мы сдаём нашей управляющей миссис Милтон, чтоб она потом отправила их на почту? Так вот, мы-то, девочки, все в курсе, что в письме ни в коем случае не следует писать никаких секретов или сплетен про хозяев, потому что старая грымза вечно суёт свой тощий нос в конверты, как ни заклеивай. И только Том об этом, судя по всему, забыл, когда писал письмо своим родителям этим утром.
Жених Элли?
Почему-то меня охватывают крайне дурные предчувствия.
— Он что, написал, что они с Элизой хотят пожениться?
— Хуже!.. — Полли сделала круглые глаза и наклонилась к самому моему уху. Как будто нас кто-то мог подслушать, хотя в комнате не было ни единой живой души кроме нас. — Он рассказал своей матушке, что его невеста беременна!
— Как⁈.. — я отпрянула, как громом поражённая.
Но как подобное может быть возможно?
— Погоди, откуда он знает? Ведь у Элли нету… не знаю… никакого живота?
Моя служанка посмотрела на меня снисходительно.
— Всё-таки, дорогая мисс Марго, вы уж меня простите, но в некоторых вопросах вы всё ещё такой наивный ребёнок!
Я смутилась. Полли сжалилась и стала объяснять:
— При беременности у женщины пропадают красные дни.
Ой.
Вот о таком в моих книгах тоже не писали. Какая неожиданная… информация. Но обдумывать полученные знания было некогда. Я спохватилась, и мысли вернулись в нужное русло. Ведь это значит…
— Боже, какой будет скандал, когда миссис Милтон доложит моей матушке! Она ещё не вернулась?
— Нет, но должна быть с минуты на минуту! Грымза ждёт её в кухне, чтоб тут же запереть, как вернётся. Элли с утра пораньше отправили пешком в город, в лавку галантерейщика. И где её носит, дуру такую, до сих пор — уже совсем темно… Я подслушала, о чём болтали на кухне — там трудно было не услышать, миссис Милтон такой гвалт подняла! И бегом к вам. Что делать? Батюшки, что же делать⁈ Надо их как-то спасать! — Полли чуть не плакала. — Тома непременно сошлют в солдаты, а Элли… с вашей маменьки станется упечь её в монастырь для заблудших душ!
Да. Она может.
Я решительно двинулась к двери, на ходу срывая со спинки кресла шаль и плотно укутываясь. Меня знобило нервной дрожью. Но чёрта-с-два я не сделаю всё, что только в моих силах, чтобы предотвратить хотя бы одну трагедию.