Когда спустя час матушка осторожно приоткрыла дверь в мою комнату, я лежала с головой под одеялом, и уверенно изображала спящую. Полли усиленно мне подыгрывала, сидя на стуле у изголовья и старательно читая «книгу на сон грядущий».
Правда, перевирала каждое предложение, потому что всё ещё не могла отойти от глубокого шока.
Глава 13
Просыпаюсь незадолго до рассвета, и долго лежу в постели, безучастно наблюдая за тем, как светлеет небо. Рассвет бледный, хмурый. Мелкий дождь барабанит по стёклам. Не хочется ни вставать, ни о чём-нибудь вообще думать. Я знаю, что сегодня любая мысль будет меня ранить, словно я начинена изнутри острыми осколками, поэтому стараюсь как можно меньше шевелиться. Меня как будто ударило, сильно — но так незаметно, что снаружи я кажусь совершенно здоровой. Наверное, если сильно постараюсь, смогу даже улыбаться. И только внутри…
Медленно-медленно движутся изящные стрелки часов на крупном циферблате. Часы висят на стене напротив моей постели, маятник движется туда-сюда, я слежу за этими размеренными движениями так долго, словно надеюсь заснуть обратно. Это было бы неплохо. Во сне можно ни о чём не вспоминать. И ничего не чувствовать.
Он уедет сегодня утром.
А я, разумеется, не стану провожать.
Я не имею такого права. Честь семьи Клейтон велит держаться как можно дальше от места, где я забываю о том, к какому роду принадлежу. И что предстоит мне через каких-то пару недель.
В конце концов, уснуть ожидаемо не выходит. Когда понимаю, что каждое движение проклятого маятника и каждая тонкая линия, которую преодолевает минутная стрелка в своём движении, отзываются во мне тупой болью, решаю всё же подняться с постели.
Поворачиваю голову.
На стуле, всё ещё стоящем криво у моей постели, вверх обложкой лежит раскрытая книга.
Кое-как тянусь к колокольчику, звоню.
На мой звонок никто не приходит.
Жду. Звоню снова. С тем же результатом.
Вздохнув, поднимаюсь с постели. Голова кружится. Умываюсь ледяной водой из кувшина в уборной. Зеркало умывальника отражает ужасно бледную особу с тёмными кругами под глазами и мрачным взглядом. Кое-как вычёсываю спутанные рыжие локоны. Долго думаю, что делать с волосами, но в конце концов, махнув рукой, оставляю лежать по плечам. Матушка будет изрядно фраппирована моим внешним видом, но сегодня мне всё равно.
Долго копаюсь в своём безразмерном гардеробе, но всё-таки вытягиваю на свет божий старое домашнее платье цвета перезревшей сливы. Его я, по крайней мере, в состоянии надеть без помощников. Оно мне слегка мало, щиколотки открыты. Я носила его года два назад, с тех пор ещё немного вытянулась ввысь. Но я всегда называла его «платьем для унылого настроения», и этим хмурым осенним утром оно как нельзя лучше подходит, чтоб надеть к завтраку. Так я и поступаю.
— Марго! Что это на тебе? — хмурится леди Исадора Клейтон, отставив чашечку из тонкостенного мелийского фарфора на хрупкое блюдце. Розовощёкая пастушка с чашки смотрит на меня укоризненно. Да уж. Розовощёкость мне теперь не скоро светит. Зрелище у меня с утра — краше в гроб кладут. Впрочем, должно удачно вписаться в легенду о недомогании. Я планировала сразу после завтрака залечь обратно в постель. Аппетита не было, и спустилась я с единственной целью — разузнать обстановку в доме. Нет ли новостей об Элизе? Вдруг их поймали, пока я спала? Мне бы только узнать, что у них с Томом всё получилось, и можно с чистой совестью прятаться обратно с головой под одеяло.
От всего окружающего мира. От этого осеннего утра. От своих чувств, которые рвут сердце на куски.
— Платье, — пожимаю плечами я.
Тычусь поцелуем в тщательно выбритую отцовскую щёку. Усаживаюсь на своё место, ровно посередине длинного обеденного стола. Отец невозмутимо читает газету во главе. Мать — на противоположном краю. Бесконечно далеко друг от друга и от меня. Впрочем, все здесь уже привыкли, и только мне почему-то сегодня это кажется таким странным. Как будто я никогда раньше не замечала. Что близкие люди не просто так называются «близкими».
Когда кого-то любишь, хочешь быть как можно ближе к этому человеку.
Мать продолжает вкушать травяной чай с пирожными. По мне скользит неодобрительный взгляд. Неприбранность волос, отсутствие украшений и унылый вид — ничто не может скрыться от этого инквизиторского взгляда. Я по стуку её десертной ложечки понимаю, что она недовольна. Но сдерживается, не устраивает нагоняй, чтоб не портить настроение отцу за завтраком. Он категорически не любил, когда при нём она устраивала «разборы полётов». Все эти «женские дела» должны были решаться исключительно за фасадом нашей идеальной жизни счастливой семьи.