Как много вопросов. Как мало ответов.
Но я готова получить хотя бы те из них, которые могу.
Эйдан собирает в горсти пряди моих рыжих волос и осторожно перебрасывает мне на грудь.
— Какая же красота. Как пожар осенней листвы. Я мог бы любоваться бесконечно.
Снимает с себя чёрную кожаную куртку и накидывает мне на плечи. Только теперь замечаю, что зябко. А она — тёплая изнутри. Мне в ней так хорошо, словно меня щитом закрыли от всех тревог и печалей, которые всегда, всегда слишком близко — и только и ждут, когда я ненароком забудусь, чтобы снова накрыть меня волной глухого отчаяния.
Но сейчас я под надёжной защитой.
Эйдан держит воротник собственной куртки, притягивает меня к себе и снова целует. Это неторопливый, томный, пьянящий поцелуй, от которого в голове окончательно всё плывёт и не остаётся ни одной посторонней мысли. Только ощущения. Горячих губ на губах. Горячих рук, что медленно и неспешно опускаются ниже. Ныряют под куртку. Гладят ладонями мою спину, рассыпая ворох мурашек, словно круги по воде, от каждого такого прикосновения. Мне хочется, как котёнку, выгнуть спинку и мурлыкать — и чтобы меня гладили так ещё.
Пальцы замирают на крючках, которыми платье застёгивается на спине.
Поцелуй кружит, отвлекает, не даёт стыдливости взять верх.
Первый крючок легко и безропотно сдаётся на милость победителю. За ним следует второй, третий, десятый…
Ослабленный корсет опускается ниже на груди, увеличивая вырез.
Да. Это было правильное решение — укрыть меня своей одеждой. Так будет намного теплее снимать мою.
Эйдан прерывает поцелуй, и придерживая меня за талию, чуть отстраняет. Любуется ложбинкой на моей почти обнажённой груди такими глазами, что это сводит с ума сильнее любых прикосновений.
Между нами так горячо, что прохладный осенний ветерок совершенно меня не остужает. Спина и плечи защищены, а вот всё остальное…
Жёсткие пальцы ложатся мне на шею, всей пятерней, и плотно прижимаясь, начинают медленно двигаться вниз. Откидываю голову, жадно ловлю воздух горящими губами. Моя кожа стала такой болезненно-чувствительной, что мне хочется умолять, чтоб пощадил и прекратил эту сладкую пытку — и одновременно, чтоб быстрее, быстрее…
Я как костёр, в который подкидывают всё новых дров. Чем сильней сгораю, тем выше пламя, и тем больше топлива мне нужно, чтобы жить. Моя жизнь сейчас — на кончиках пальцев держащего меня в объятиях мужчины.
Закусываю губу, когда понимаю, что пространство моей кожи, которого касается прохладный воздух, становится всё больше. Закрываю глаза, чтобы полнее отдаться ощущениям.
Ниже и ниже сдвигается ткань на груди.
Задевая соски, ставшие болезненно-твёрдыми…
Восхищённый выдох Эйдана заставляет мою кожу покрыться крохотными пупырышками от мурашек. Я впервые обнажаюсь перед посторонним мужчиной. Никогда бы не подумала, что буду такой смелой. Мне стыдно представить себя со стороны — это должно быть ужасно развратное и распущенное зрелище… но почему-то мне кажется всё таким правильным в этот момент, что я не хочу стыдиться.
Разве может быть что-то стыдное в любви? Зачем тогда нас создавали способными любить, если мы не можем быть честными друг с другом в этом? Если нельзя выбирать человека, с которым захочется разделить этот удивительный мир на двоих?
Приоткрываю глаза, трепет моих ресниц выдаёт робость. Мне требуется очень много силы воли, чтобы смотреть в лицо своему мужчине в такой момент. Его чёрный, таинственно мерцающий взгляд ласкает мою грудь. И я знаю, что в нём скрыто ещё много секретов, которые мне не ведомы. Так хочется узнать их все! Смогу ли я остановиться всего на одной странице?
Эйдан подхватывает из-под корней дерева сухой шуршащий лист. И, поднеся его к моим ключицам, проводит по нежной коже, щекоча. Я вздрагиваю.
Ниже, ниже… ныряет в ложбинку на груди.
— Вот, оказывается, что надо было сделать, чтоб эта дерзкая девчонка потеряла дар речи, — ворчит Эйдан. И поднимает смеющиеся глаза на меня. — Зацеловать и раздеть. Знал бы — давно бы применил этот метод.
Я смущаюсь.
— На самом деле, я обычно не такая… сумасшедшая. Просто… ты попал в такой момент моей жизни. Трудный… ах-х-х…
Шершавый листок щекочет, будто пёрышко, съежившуюся на холоде вершинку моей груди. Потом другую.
— Я знаю, Марго. Я верю. Ты нежная… хрупкая… и ранимая…
Отбрасывает листок. И на мои груди ложатся горячие ладони, сладко сжимают.
— М-м-м…
— И очень, очень чувствительная.
Большими пальцами обводит круг вокруг моих сосков, по самой, самой нежной и болезненно-чуткой коже, и меня выгибает дугой. Куртка соскальзывает с моих плеч. Эйдан накидывает её обратно, по пути успевая обжечь поцелуем шею. Я не удерживаю равновесия, падаю вперёд, ему на грудь, утыкаюсь лицом в коричневую рубашку. Прикосновение нежного обнажённого тела к грубой ткани ощущается так остро, что сводит с ума.