Впрочем, обошлось без последствий. У меня очень быстро начался самый настоящий жар и лихорадка, и все странности моего поведения списали на простуду.
Три недели я провалялась в постели, не в силах двинуться с места. Мать сердилась. После того, как наш семейный лекарь убедил её, что со мной всё хорошо, просто надо меньше бродить под дождём, и я непременно скоро пойду на поправку, она стала регулярно приходить, стоять над моей постелью и высказывать мне за моё безрассудное поведение. Знала бы она, насколько на самом деле оно было безрассудным… наверное, её бы хватил удар.
Поездку отложили до моего полного выздоровления. Матушка утешалась тем, что по крайней мере, платья успеют дошить в срок. Правда, снова придётся снимать мерки и ушивать, потому что я сильно похудела. Аппетита не было совсем, никакого. В меня едва лезла ложка куриного бульона, всё остальное вызывало отвращение, стоило бросить взгляд.
Из Честертон-хаус пришло письмо, которое матушка немедленно зачитала мне, сияя от восторга, пока я пряталась с головой под одеялом. Но и туда доходили слова.
— Пишут, что с нетерпением ждут твоего прибытия! Разумеется, я не сказала, что ты болеешь. Кому нужна болезненная невеста. Списали на отцовский радикулит. А вот, послушай! Пишут, что «считают дни до встречи». Ты слышишь, Марго? Что за избалованная девчонка… доктор сказал, тебе давно уже можно подниматься с постели! Ну, выйди хоть в парк!
Но мне не хотелось. Вообще ничего.
Ещё неделю назад у меня должны были прийти «красные дни». Но ничего не было. Счастье, что новая служанка не разбиралась в моём календаре.
Глава 17
— Поднимайся! Немедленно.
Сквозь резко отдёрнутые шторы меня ослепил бледный дневной свет. В моём состоянии крота — ну, или летучей мыши — в котором я пребывала в последнее время, и такой показался мне невыносимым.
— Прекрати симулировать, — поджала губы мать, глядя на меня с высоты, и одаривая своим фирменным инквизиторским взглядом. — Ты больше не станешь вести себя как ребёнок, которому впервые в жизни отказали в удовлетворении каприза.
— Моя жизнь — это не каприз… — прошептала я.
Она сделала вид, что не услышала.
Поверх одеяла мне в ноги швырнули что-то объемное, пышное, противно-поросячьего цвета.
— Примерь. Бархат, как ты и хотела.
Как-то не так я себе представляла «бедро укушенной нимфы»… или как оно там.
Я села в постели, ощущая во рту противный металлический привкус. Голова немедленно закружилась.
— Вы с отцом отправляетесь в путь ровно через неделю. Я написала в Честертон-Хаус, вас будут ждать. По твоей вине вы упустили благоприятную погоду, и скорее всего уже ляжет снег, когда вы наконец-то тронетесь. Если у отца и правда обострится радикулит из-за холода — знай, что это будет исключительно твоя вина!
От количества вины на моих плечах у меня скоро уже станет потрескивать позвоночник.
Я снова промолчала, потому что это была единственная выигрышная тактика, когда леди Исадора Клейтон заводилась так, как сейчас. Она сложила руки на груди и добавила:
— И я хотела наконец-то поговорить с тобой более подробно о твоём будущем женихе. Мы многое должны обсудить. Как я слышала, у него крайне, крайне непростой характер. Ты должна будешь держать свой гадкий нрав в узде, и не дай бог хоть одна твоя строптивая выходка…
— Я буду тише воды, ниже травы, матушка, — перебила я, кутаясь зябко в одеяло. — А теперь можете дать мне немного побыть одной? Я еще не вполне здорова. Хочу полностью оправиться к поездке.
Не могу же я ей прямо сказать, что ни единого слова не хочу слышать про этого своего жениха. Мне становится плохо от одной мысли. Вряд ли матушке понравится, если меня стошнит прямиком на новое платье.
Она дала по мне два разряда молний из глаз, но всё же не стала продолжать разговор.
Молча развернулась и с королевской осанкой выплыла из комнаты. Аккуратно прикрыв за собою дверь. Потому что истинные леди, разумеется, не хлопают дверью, даже если злы, как сто чертей.
Я вяло провела кончиками пальцев по ткани платья. Бархат ластился к коже, был чуточку прохладным наощупь.
«Ты плачешь из-за цвета платья?..»
Воспоминания, как обычно, подкрались без предупреждения и ударили так, что перехватило дыхание. Его голос приходил ко мне снова и снова — во снах и наяву. Я видела смеющийся чёрный взгляд, стоило закрыть глаза. Моя кожа до сих пор горела и ныла, помня о прикосновениях. А губам было больно, так хотели они поцелуя. Сотни, тысячи мелочей — запахи, звуки, дыхание… — я помнила каждую деталь, каждую черту, каждый миг. Как много их набралось за такое недолгое время!