Он запустил обе ладони мне в волосы, окончательно руша дурацкую причёску и роняя шпильки по ковру, и притянул к себе.
Я задохнулась, когда жадный поцелуй лишил меня дыхания.
И первые пару секунд честно пыталась отпихивать Эйдана обеими руками. Понятия не имею, как так получилось, что уже на третью мои руки стали предательски обрывать с него сюртук.
Быстрее, быстрее!
Я сходила с ума и заживо сгорала от необходимости касаться, вдыхать, целовать, кусать, прижиматься всем телом.
Как будто долгие недели одиночества зажгли внутри такое голодное пламя, что если ему не дать того, чего оно хочет, оно поглотит меня изнутри.
Эйдан толкнул меня на постель, горячечно сверкая чёрными глазами. Пуговицы посыпались, когда он нетерпеливо рванул рубашку… белая ткань полетела куда-то на пол.
Постель и правда была что надо. Я на ней поместилась вся, причем перпендикулярно изголовью. Куда кинул, там и осталась. Перекладываться не было времени. Прямо сейчас надо было решить сложную задачу расстёгивания мужских брюк, в которой у меня не было абсолютно никаких навыков.
Эйдан нетерпеливо оттолкнул мои руки и справился сам.
— Послушай, Марго, — сбивчато проговорил Эйдан, задирая мне юбки одну за другой в лихорадочной спешке. Господи, ну почему на мне так много юбок!! — Я тут подумал… кажется, я понял смысл вот этого действа в твоих дурацких книжках.
Он схватился руками за край моего выреза, и рванул нежный бархат во все стороны. Треснула розовая ткань. Я сладко вздохнула, когда увидела, какой у него стал сумасшедший взгляд при виде моей обнажённой груди в ворохе лоскутов.
— Действительно, иногда лучше порвать.
— М-м-м…
На грудь легли горячие руки и сладко сжали.
— Скучала по мне, моя сумасшедшая?
— Ещё чего… — простонала я, пока его пальцы сводили с ума дерзкой лаской. — Ни единого дня не вспоминала! Ты не заслужил… такой чести…
— А я о тебе думал без конца. Днём и ночью. Особенно ночью…
Он запустил мне руку между ног и рванул вниз тонкую ткань панталон.
Палец медленно вошёл в меня без предупреждения, заставляя сжать плотнее колени. Но сводящее с ума вторжение было не остановить.
— О да, скучала… я чувствую…
Я заметалась по подушке, когда его палец стал медленно и томно двигаться во мне, доводя до исступления. Но этого было недостаточно. Совсем, совсем недостаточно! Для пустых и одиноких дней, для сумасшедшей тоски. Для долгих, долгих ночей, когда я грызла подушку и сходила с ума от невозможности снова коснуться. Я думала, что больше никогда не увижу его. Что наши судьбы обречены быть параллельными прямыми, потому что наши миры не имеют никакого шанса на сопряжение. А вот теперь стены, которые я построила в своей голове, просто лопнули, как мыльные пузыри.
Так что — нет. Этого было недостаточно.
К счастью, мы оба, кажется, подумали об одном и том же.
Бельё проскользило по ногам и улетело куда-то вниз, в общую кучу тряпок.
Эйдан рывком раздвинул мои колени и упал на меня. С рычанием, одним толчком заполнил собой, сжал в руках так, что я почувствовала очень и очень остро — насколько сильно он на самом деле тоже скучал.
Мы замерли, тяжело дыша и приходя в себя.
Его дыхание обжигает мою шею, мои пальцы путаются в его волосах… вот так. От тщательно причёсанного лорда ничего не остаётся. Это снова мой мужчина. Не важно, где живёт, каким именем зовётся и во что одет. Всё это мишура. Всё это не имеет значения, когда мишура тряпками оседает на полу.
Так полно. Так хорошо. Абсолютное совпадение.
С каждым солёным поцелуем и голодным жестом, с каким его пальцы впиваются мне в бёдра.
С каждым движением внутри.
С каждым признанием, рваным шёпотом мне в кожу.
Медленно исцеляются раны моей души и наступает чистое и бесконечно тихое спокойствие после бури. В этом ослепительном свете исчезает и растворяется без следа вся тьма, царившая внутри меня. Облетевшие листья неслышно укладываются ковром у корней дерева, чтобы дать пищу новой жизни и новому расцвету.
* * *
Красивый потолок. Такая изысканная лепнина. Можно разглядывать бесконечно.
Что я и делала, лениво скользя взглядом по завиткам, пока лежала у Эйдана на груди, и он неспешно рисовал что-то кончиками пальцев на моём голом плече.
Мы так и не сняли одежду до конца, и теперь лежали, усталые и сытые, в полуснятых, полурваных тряпках перпендикулярно постели, — но нам было лень что-то поправлять или перекладываться. Слишком хорошо.