Чёрные глаза опасно сощуриваются.
Я нервно сглатываю и решаю, что пожалуй, стоит взять у матушки ещё пару уроков обращения с прислугой. Что-то у меня пока не слишком получается.
Конюх делает шаг вперёд, и я невольно отступаю. Под спиной оказывается твёрдая дощатая дверь, сучок больно царапает кожу, продырявливая тонкое платье.
— И что же вы сделаете, юная леди, если я буду недостаточно с вами почтителен? Расскажите мне, как в Клейморе поступают с непочтительными слугами?
Ух, мамочки… ноздри раздуваются от гнева, чёрные брови хмурятся… я чувствую себя уже совсем не такой смелой и решительной, как минуту назад. Но… это же конюх? Что он мне может сделать?
Я не должна, и не буду его бояться.
Жёстко упираю ему палец в грудь и вскидываю подбородок. Смотреть прямо в лицо получается с трудом, потому что этот грубиян выше меня по меньшей мере на голову.
— А вы попробуйте, и узнаете! Одно моё слово — и вас выкинут с волчьим билетом! Вы больше ни в один приличный дом не устроитесь.
Не совсем в этом уверена, конечно. Но в деле угроз и шантажа главное — говорить уверенным тоном.
Конюх бесится, но ничего мне не отвечает.
В ответном чёрном взгляде — всё, что он думает про капризных аристократок, которые могут вот так вершить судьбы простого народа. Ну а что он хотел? Я пыталась быть вежливой.
«Эй-дан» сердито отворачивается и делает демонстративный шаг в сторону, освобождая мне дорогу.
Моё возмущение ещё больше усиливается. Дожили! Меня выставляют из собственной конюшни.
Я дёргаюсь вперёд… раздаётся треск. Дёргаюсь снова… и понимаю, что если продолжу в том же духе, половина моего платья останется на сучке.
Испуганно вскидываю взгляд на Эйдана.
Он меняется в лице. С него слетает высокомерное выражение.
— Так, стой. Подожди.
Меня бесцеремонно хватают за плечо и заглядывают за него. Жёсткие мужские пальцы впиваются в нежную кожу. Я закусываю губу и жду.
От него пахнет сеном и конюшней.
С сегодняшнего дня этот запах у меня официально на первом месте.
— Не шевелись… секундочку… — меня аккуратно приподнимают, тянут вперёд. Я ощущаю себя освобождённой… и в то же время парадоксальным образом безнадёжно пойманной. — Вот и всё. Ч-чёрт, это придётся всё же зашивать. Но если прикрыть шалью вот так, ничего видно не будет.
Ловкие пальцы осторожно поправляют на мне шаль и отодвигают прочь от коварного сучка.
Робко поднимаю глаза.
— Спасибо.
Конюх ничего не отвечает. Но в упрямых чёрных глазах, помимо раздражения, появляется что-то ещё. У него жёсткие черты лица, будто вырубленные из железного дерева, и обветренная загорелая кожа.
Я прочищаю горло:
— Кхм-кхм… и можно уже отпустить. Я не собираюсь падать в обморок из-за порванного платья.
С секундной задержкой он слушается и убирает руки.
— Что, и даже не будет горьких рыданий по испорченному наряду? — насмешливо приподнимается чёрная бровь.
Пожимаю плечами.
— Вы, конечно, уже решили, что я отношусь к избалованным юным аристократкам, которые способны впасть в депрессию из-за шляпки. Не стану вас разубеждать.
Мы стоим непозволительно близко. И давно пора распрощаться и уйти. Но я почему-то пытаюсь найти новый повод для разговора.
Внезапно повод находит меня сам.
— А это что? — Эйдан наклоняется и поднимает что-то из соломы под нашими ногами. — Ваше?
Я меняюсь в лице и стремительно начинаю краснеть.
— Понятия не имею! Отдайте!
Книгу выхватывают у меня из-под самых рук.
— Погодите! Мне до крайности интересно, что нынче читают избалованные юные аристократки.
Нет-нет-нет!
Божечки, только не…
Я готова провалиться сквозь землю.
Это… словно заглянуть в интимнейшие записи в дневнике.
Это дверь в тайный внутренний мир, который я ни с кем, никогда не собиралась делить.
Словно оказаться голой перед незнакомцем.
Потому что, разумеется, когда я читала эту книгу, на месте героини представляла себя.
Конюх быстро листает страницы своими грубыми пальцами, и его брови медленно ползут наверх. Ну а мне хочется взвыть от отчаяния.
Быстрый взгляд поверх страниц на меня. Заинтересованный взгляд.
Ничего не спрашивает. А что тут спрашивать — всё и так понятно! Моя репутация в его глазах погибла окончательно.
А потом он находит страничку, на которой у меня был загнут уголок. И если я до этого думала, что умру, и хуже быть уже не может… так вот я горько ошибалась.