— Это неправда, я же говорила — все было специально подстроено!
— Теперь это уже не имеет значения. Я не желаю, чтобы эти интересные снимки украсили какой-нибудь журнал для мужчин. Он поставил условие: снимки в обмен на развод. И я это условие выполню, хотя развод тоже не служит упрочению репутации. Но в нашей ситуации это единственно возможный выход.
— Но я люблю тебя, Грег! Дай мне все объяснить…
— Я уже слышал твои объяснения, Ди.
— Ты никогда не обращал на меня внимания! Ты был так занят своими делами, что напрочь забывал о моем существовании. И что мне было делать? Конечно, я хотела развлечься, но я не думала, что все зайдет так далеко!
Ее голос сорвался на крик, и сидящие за соседним столиком стали с любопытством на них поглядывать. Он предостерегающе взглянул на нее.
— Не устраивай сцен!
— Грег, а как же Майкл? Ты же не запретишь мне видеться с сыном?
— Думаю, мальчика надо оградить от всей этой истории. Будет лучше, если ты на какое-то время вообще уедешь из Англии. Со своим кавалером или без него — это меня не интересует. Официально опекуном Майкла становлюсь я. Но, разумеется, через несколько лет, когда все уляжется, я позволю тебе иногда с ним встречаться.
— О Боже, Грег! Ты не можешь так со мной поступить!
— Конечно, могу! Поверь, пройдет время, и ты сама будешь мне за это благодарна. Я тебя знаю. То, что сейчас тебе кажется трагедией, на самом деле всего лишь каприз, который продлится от силы месяц. Сейчас тебе взбрело в голову, будто ты создана для роли жены и матери. А ты привыкла потакать своим капризам.
— Ты называешь капризом мою любовь к тебе и к сыну?
— Ди, о чем ты говоришь? Если бы ты любила Майкла, ты никогда бы так не поступила.
Он допил аперитив и поднялся.
— Послушай меня, Ди. Тебе действительно сейчас лучше уехать, и нам действительно лучше какое-то время не встречаться. И не надо больше звонить мне в офис. Я не хочу, чтобы мои служащие обсуждали мою личную жизнь. Прощай, Диана, и постарайся не усложнять ситуацию.
Она смотрела, как он пробирается между столиками к выходу. Смотрела на его фигуру, на его широкие плечи и гордо посаженную черноволосую голову. Смотрела, как он стремительно уходит из ее жизни, и слезы застилали ей глаза. Ее муж, ее любовь, смысл ее жизни. Почему все так случилось? Может быть, дело в том, что она всегда старалась делать вид, будто никаких разногласий между ними нет, будто все идет так, как должно идти в обычной семье. Но разве это нормально, когда муж перестает замечать свою жену, когда она не видит его не то что днями — целыми неделями! Он отмахивался от нее, как от докучливой мухи, когда она пыталась поговорить с ним. А Алекс — о, тот подвернулся вовремя! Всему виной ее деньги. Но зачем ей деньги, если у нее не будет Майкла, не будет Грега!
Ну почему, почему она всегда старалась делать вид, что у них с Грегом все нормально! Старалась, потому что знала — ему так удобно. Потому что безумно боялась потерять его. И вот теперь она его потеряла! Тот самый единственный мужчина, посланный ей судьбой после нескольких неудачных романов, — этот мужчина только что объяснил ей, что он в ней нисколько не нуждается. Он оставил ее при первом же неосмотрительном шаге с ее стороны, принес в жертву своей драгоценной репутации! И это после пяти лет супружества — значит, он никогда по-настоящему не любил ее! Господи, где взять силы, чтобы пережить такое!
Как во сне, она попросила счет, расплатилась, надела темные очки, чтобы скрыть стоявшие в глазах слезы, вышла на улицу, в ослепительное сияние солнечного дня.
Она шла, ничего вокруг не замечая. Лишь бы не останавливаться, лишь бы бездумное движение хоть немного заглушило боль в сердце. Идти, идти, быстрее, быстрее… Последнее, что она вдруг осознала, — резкий визг тормозов и невыносимо яркая вспышка, как будто мир разлетелся на тысячу кусков.
И все — темнота…
2
Солнечный зайчик проник в комнату сквозь неплотно задернутые занавески, пробежался по серо-голубому ковру, по светлой мебели, по белым стенам, по лицу женщины, спавшей на диване у стены. Кира открыла глаза и сразу бросила взгляд на маленький будильник, стоящий в изголовье. Без пятнадцати семь. Она лениво потянулась, полежала еще минуты две, потом резким движением сбросила одеяло, вскочила, подбежала к окну и раздвинула занавески. Яркое летнее солнце залило небольшую, обставленную в серо-голубых тонах комнату. Женщина у окна прекрасно вписывалась в интерьер: пепельные волосы, светлые, до странности светлые серо-голубые глаза и миниатюрная стройная фигурка в кокетливой прозрачной голубой рубашке, отделанной кружевами. Она напоминала хрупкую фарфоровую статуэтку; и лицо со сна у нее было нежное, бело-розовое, как у статуэтки из фарфора. С первого взгляда могло показаться, будто ей не больше двадцати пяти (мужчины ей больше и не давали), однако заинтересованные наблюдатели (или, вернее, наблюдательницы) замечали и лучики морщинок около глаз и у рта, и некоторую усталость взгляда, свойственную многим женщинам, не вчера перешедшим тридцатилетний рубеж.