— Я тоже не вырос таким. Я вырос в Шотландии, чертовски беден. Папа — фермер, мама то подрабатывала, то сидела с нами дома. С шестью детьми у нее не было большой жизни.
— Шесть детей? — говорю я, глядя на него.
Он смеется. — Это был переполненный дом в доме Мерфи.
В том, как он это говорит, тоже есть тепло. Я могу сказать, что он любит свою семью. Его глаза становятся немного ярче, когда он говорит о них.
— Я самый младший, — добавляет он. — И самый маленький.
Я громко смеюсь. — Мне трудно в это поверить.
— Это правда. Четыре брата и сестры, а я самый маленький.
— Что заставило тебя покинуть Шотландию?
— Исаак, — коротко отвечает он. — Это длинная история, но достаточно сказать, что я оказался не в том месте и не в то время. Или в нужное место в нужное время, в зависимости от того, как ты на это смотришь.
— Звучит сомнительно.
— Зависит от твоего определения термина, я полагаю. Произошла потасовка, в которой участвовал Исаак и некоторые дела Братвы. Его загнали в угол, и я вмешался и помог ему выбраться. На следующий день у меня была работа.
— А ты знал, во что ввязываешься?
— У Исаака была потеряна пуля в левом плече, когда я вытащил его, — с улыбкой говорит Лахлан. — Так что да, я знал, во что ввязываюсь.
— И что заставило шотландского фермерского мальчика принять предложение о работе от босса русской мафии?
— Ну, во-первых, в то время он не был боссом мафии. Нам обоим было по двадцать. Мы были молоды и амбициозны.
— И глупые.
Он смеется. — Это тоже. Исаак предложил мне жизнь, о которой я и мечтать не мог.
— Жизнь насилия и коррупции.
— Да, кое-что из этого, — признает Лахлан. Его глаза слегка затуманиваются. — Но моя семья вот-вот потеряла ферму. У мамы только что диагностировали рак, который мы не могли позволить себе лечить. Мою сестру приняли в университет, и даже с частичной стипендией она все равно не могла позволить себе поступить. Так что да, в том, что я делаю, есть неприличные вещи. Но я сделал это для них.
Я напрягаюсь. Я чувствую себя виноватой за то, что обвиняю его в том, что он такой же малодушный, как Исаак. Но я все еще сомневаюсь, что он говорит мне всю правду.
— Звучит довольно самоотверженно от человека, который зарабатывает на жизнь тем, что причиняет людям боль.
Лахлан этого не скрывает. Он кивает, честно и прозрачно. — Прошло немного времени, но я понял, что наслаждаюсь жизнью. Это заставило меня почувствовать себя… важным. Все еще делает.
— Все еще делает? — Я спрашиваю. — Ты сегодня прославленная няня. Это то, что ты считаешь важным?
Он улыбается. — Я работаю на Исаака уже более десяти лет. Он никогда не давал мне работу, если только она не была важной. Когда он попросил меня сопровождать тебя сегодня, я знал, что это потому, что я один из немногих, кому он доверяет тебя.
Он прорывается сквозь мой гнев своим терпением и честностью. Мне это не нравится.
— Поэтому он послал тебя? — подозрительно спрашиваю я. — Или это потому, что он знал, что ты сможешь отстаивать его интересы лучше, чем он?
Лахлан усмехается. — Исаак не из тех людей, которые будут отстаивать свои права. Ему все равно, что кто-то думает.
— Я заметила.
— Он не так уж плох, ты же знаешь.
Я закатываю глаза. — Я сам могу составить о нем мнение, спасибо, — говорю я довольно ехидно. — Я думаю, что сейчас я хотела бы вернуться в поместье.
— Ты ничего не выбрал.
— Здесь все красиво. Но я не собираюсь тратить кучу денег на одежду, которая мне не нужна. Если я пойду в магазин, я куплю одежду, в которой мне будет комфортно.
— Хорошо, — говорит он, снова вставая на ноги.
— Хорошо?
— Где бы ты хотела делать покупки?
— Ты даешь мне выбор?
— Да.
Я обдумываю это на мгновение. — Отлично. Тогда пошли.
— Как насчет того, чтобы перед этим выбрать одно платье? — Он предлагает. — Чтобы успокоить нервную команду продаж. Они вот-вот намочатся от страха, а ты, знаешь ли, сделаешь доброе дело. Они работают за комиссию.
Я вздыхаю и качаю головой. — Он знал, что делал, отправив тебя сегодня со мной.
— Я польщен, что ты так думаешь, — говорит он с еще одной ослепительной улыбкой. Он вытягивает подбородок к ближайшей стойке. — Это белое платье впечатляет. Ты должна примерить его.
— Сукин сын, — полурычу я, полусмеюсь.
Лахлан только торжествующе смеется.
***
Через три часа мы снова в поместье. Эдит и еще один мужчина несут все мои сумки в мою комнату. Как только я начала делать покупки на своих условиях, мне было трудно остановиться.
— Не могу поверить, что купила так много, — стону я, глядя на свои сумки, которые несут вверх по лестнице.
Лахлан смеется. — Пожалуйста, счет не был даже на две тысячи долларов.
— Я думаю, ты забываешь белое платье.
— За одним исключением, — уступает он. — Но это его деньги, а не твои. А учитывая, что он держит тебя здесь в заложниках, это меньшее, что он может сделать.
Я весело улыбаюсь Лахлану. Каким-то образом за последние несколько часов ему удалось подтолкнуть мои эмоции от неприязни и обиды к чему-то близкому к привязанности. Он забавный, честный и на удивление легко влюбляющийся — качества, которые были чрезвычайно редки во время моего пребывания в клане Воробьевых.
И я ценю тот факт, что он не притворяется, что я здесь по собственной воле. Это заставляет меня чувствовать, что кто-то слушает. Кажется, даже не имеет значения, что он не собирается изо всех сил помогать мне.
— Довольно смелое заявление о твоем боссе, — говорю я.
Он пожимает плечами. — Я говорю, как есть. Но если говорить о тюрьмах, то это довольно хорошая тюрьма.
Я не могу спорить там. — Может быть, ты прав.
— Наслаждайся остатком дня, Камила.
— Не покровительствуй мне.
Посмеиваясь, он оставляет меня, и я поднимаюсь по лестнице в свою комнату.
21
КАМИЛА
Я иду по широкому коридору, когда прохожу мимо открытой двери, которая заставляет меня остановиться.
— Боже мой, — выдыхаю я, поворачиваясь назад и устремляясь к порогу. Я дважды моргаю, но это не меняет моего взгляда.
Все, что я вижу, это книги.
Книги за книгами за книгами. Нагромождены так высоко, что мне приходится вытягивать шею, чтобы увидеть верхушку.
Я вхожу в комнату, чувствуя себя так, будто воспроизводю сцену из «Красавицы и чудовища», когда Белль впервые заходит в библиотеку. Меня поражает, что Белль держали в плену в красивом замке.
Я фыркаю от собственного осознания.
Возможно ли, что я так сильно хотела собственного приключения, что воплотила его?
— Привет? — раздается неожиданный голос.
Задыхаясь, я оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с потрясающей пожилой женщиной с седыми прядями, собранными в гладкий пучок на затылке. На ней черные брюки, бежевый свитер и ржаво-оранжевый шарф, обмотанный вокруг туловища. Я не могла выглядеть так элегантно или непринужденно с полной командой стилистов.
— Мне очень жаль, — бормочу я. — Я не знала, что здесь есть кто-то еще.
Она с любопытством улыбается мне и размахивает книгой в твердом переплете, которую держит в руке.