— Это не имеет значения.
— Ты подозреваешь, что Эрик собирается усложнить тебе жизнь, и твой план состоит в том, чтобы… убить его?
Она звучит совершенно отвратительно, но в основном это делается для того, чтобы скрыть опустошение.
— Камила…
— Так устроены дела в Братве? Вы убиваете людей по своему желанию просто потому, что их неудобно иметь рядом?
— Это сложный мир, Камила.
— А ты полный ублюдок. Что дает тебе право играть в Бога?
— Никто мне ничего не дал, черт возьми, — огрызаюсь я. — Я взял право.
Ее глаза становятся холодными. Я чувствую, что перемирие, на построение которого мы потратили дни, рушится вокруг нас. Конечно, это было неизбежно. У нас никогда не было прочного фундамента.
Все, что у нас есть, это секреты за секретами.
Камила качает головой. Ее руки дрожат. Маленькая мечта, в которой мы жили, угасает, и на ее место приходит холодная, суровая реальность.
— Максим, наверное, тоже меня ищет, не так ли?
Мои руки сжимаются в кулаки. — Да.
— Должно быть, тебе ужасно трудно держать меня в тайне, вне досягаемости всех.
Я сужаю глаза. — Камила…
— Каков твой план? — спрашивает она вызывающим тоном.
Сейчас она напрашивается на бой, и, учитывая мое нынешнее настроение, я готов дать ей бой. Я продвигаюсь вперед, но на этот раз она стоит на своем.
— Зачем мне рассказывать тебе о моем плане?
— Потому что я в центре всего этого, — говорит она. — Ты похитил меня, потому что хотел получить информацию о Максиме. Но он мне ничего не дал. Мне нечего тебе сказать существенного. Так почему ты держишь меня рядом?
— Чтобы убедиться, что он не сможет добраться до тебя.
— Какая разница, если он это сделает? — настаивает она. — Какое тебе дело?
Я не знаю, что она ожидает, что я скажу здесь. Сделать ей смелое признание в любви? Сказать ей, насколько она важна для меня? Сказать ей, что я не могу жить без нее?
Я не тот человек.
И даже если бы я смог заставить себя произнести эти слова, они не были бы правдой.
Я могу жить без нее. Я родился из амбиций моего отца и его безжалостной жестокости. Я родился, чтобы возглавить Братву, и это то, что я буду делать, независимо от того, рядом со мной Камила или нет.
Но я также начинаю понимать, что отпустить ее будет гораздо труднее, чем должно быть.
— Исаак! — говорит она, ее голос быстро повышается. — Ответь на гребаный вопрос. Почему ты держишь меня здесь? Какие у тебя планы на меня?
— Мои планы — мое дело.
Она делает шаг передо мной, как будто боится, что я выйду из комнаты.
— Все это того стоит? — спрашивает она, выражение ее лица меняется с горького на умоляющее. — Какой цели все это служит?
— Цель? — язвительно повторяю я. — Это моя жизнь.
— Так что измени это, — говорит она, как будто это самый простой выбор в мире. — Ты можешь уйти от всего этого. Тебе не обязательно быть доном Братвы. Ты не должен жить своей жизнью, основанной на мести.
Я качаю головой. — Ты не знаешь, о чем спрашиваешь. Думаешь, мне стоит оставить Максима на произвол судьбы? Отменить розыск и позволить ему делать все, что он хочет, без последствий?
— Да, — горячо говорит она. — Да, именно это, я думаю, тебе следует сделать.
Она протягивает руку и берет меня обеими руками. Ее глаза ясны и полны отчаяния.
— Тебе не обязательно быть таким, как твой отец, Исаак. Я знаю, что быть безжалостным и неумолимым доном тебя учили быть. Но… теперь ты сам себе мужчина. Ты можешь выбрать быть другим.
Она просит меня быть кем-то другим. Кто-то другой. Она хочет, чтобы я превратился в одного из героев книг, которые она постоянно читает.
И чего я ожидаю? Она не из моего мира. Она не понимает, что значит быть Братвой. Как она может? То, что мы хотим, находится на расстоянии световых лет.
Она хочет тишины и покоя. Ей нужна предсказуемость обыденного. Ей хочется скучно и стабильно. Она хочет читать книги, удержаться на хорошей работе и воссоединиться со своей сестрой.
Мне? Я хочу крови своих врагов. Меньшего не хватит.
— А что, если я не другой? — бесстрастно спрашиваю я.
— Ты не твой отец.
— Вот именно, — рычу я. — Я мой отец. Он не был любящим, добрым или понимающим. Он не был сострадательным или терпеливым. Но он научил меня быть сильным. Быть под контролем.
— Ты знаешь, что такое контроль? — говорит Камила ужесточенным тоном. Ты никогда не знаешь, есть ли люди в твоей жизни, потому что они хотят быть, или потому, что они вынуждены быть.
— Это не сказка, маленькая девочка, — рычу я. — Это не гребаная книга. Реальная жизнь — это совсем другой зверь. И мне плевать на то, что хотят другие люди. Их желания, их мнения, их мысли ничего не значат для меня.
— Включая мою?
— В том числе и твою, — тут же рявкаю я, не оставляя ни секунды тишины между вопросом и ответом.
Она отступает назад, как будто я ударил ее. Ее глаза полны боли, когда она пытается понять, кто я. С тем, что она значит для меня. Или, точнее, то, что она не имеет в виду.
— Ты никогда не отпустишь меня, да?
— Так ты хочешь вернуться к нему? Я усмехаюсь. — Нет.
Ее глаза затуманиваются. — Ты действительно думаешь, что я сделаю это, если получу обратно свою свободу? Думаешь, я побегу обратно к Максиму?
— Ну, ты просто защищала меня, чтобы я отказался от своих планов, где бы это ни было, — указываю я. — Это верный жест. Я мог бы даже зайти так далеко, чтобы сказать, что это любящий жест.
Гнев и боль горят в ее глазах, и впервые я вижу искру ненависти, вспыхивающую на ее лице. Она похожа на потерянную и сломанную сирену, которую довели до края.
— Ублюдок, — кипит она. Я впечатлен тем, что ее голос не дрожит. Даже не немного. — После всего… после всего… ты все еще думаешь, что я манипулирую тобой, чтобы ты позволил мне вернуться к Максиму?
— Всего? — Я жестоко смеюсь, исключительно для того, чтобы покрутить нож посильнее. — Это было всего лишь несколько бессмысленных трахов, Камила.
Ее челюсть отвисает, щеки краснеют, нижняя губа дрожит. Этот жест настолько невинен, настолько честен, что он застает меня врасплох.
— Тебе, может быть, — наконец говорит она, не предлагая больше ничего.
Она поворачивается и идет к старинному столу, на который положила свои книги.
Она поднимает их одну за другой медленными, отрывистыми движениями.
Я хочу остановить ее. Позовать ее. Сказать ей, что я не привык отступать или сдаваться. Я привык бороться. Это единственная причина, по которой я не могу остановить свою погоню за Максимом. Вот почему я не могу успокоиться, пока не узнаю, что мой кузен больше не представляет угрозы.
Я больше сын своего отца, чем когда-либо хотел признать.
Но теперь я столкнулся с вопиющей правдой. Я стал человеком, которого презирал, потому что это то, что нужно для успешного управления Братвой.
Это причина того, что мой дядя потерпел неудачу. Он был добрее, возможно, даже лучше. Но он был слаб, а слабости нельзя допустить в этой жизни. Его надо гасить раньше, как это сделал Яков Воробьев.
Собрав все свои книги в руках, она оборачивается и смотрит на меня через плечо. Она хотела что-то сказать, но в последнюю секунду передумала.
Ее зеленые глаза покраснели от разочарования. Безнадежность сменила волнение, которое процветало в прошлые дни.