— Я вынужден вас задержать, — неуверенно, подрагивающим голосом сказал Молчанов.
— Да? И на каких основаниях? — спросил я, краем зрения замечая шевеление у небольшого сада, что прилегал к гостинице.
Мы стояли на улице, прямо рядом с крыльцом. А вокруг никого не было. В бричке дремал извозчик, и все… Раннее же утро, откуда взяться людям? Именно поэтому три фигуры, которые, будто вынырнули из-за деревьев, никак не могли быть частью мирного пейзажа, а значит, должны быть враждебны.
— Всем лежать! — выкрикнул я, ударяя по ноге Молчанова, чтобы тот не спорил, а побыстрее упал.
— Бах-бах! — я дважды стреляю в воздух.
Из гостиницы выбегают мои бойцы.
— Бах! Бах! Бах! — звучат выстрелы.
Это уже «тени» стреляют. Или не тени, а вполне узнаваемые люди, по крайней мере, одни из этих людей.
— Бэра, не дури! Кулагин уже мертв! — кричу тогда я, понимая, что стреляют именно в меня.
Слава Кольту! Создавшему далеко не совершенный револьвер, который с дальних расстояний стреляет «в ту степь». Крошка от штукатурки поцарапала мне щеку. И я успел подумать о том, что мое лицо может теперь отпугнуть Елизавету Дмитриевну, если только останутся шрамы. И именно это, как ни странно, наполнило меня злостью.
— Бах-бах! — стреляю в ответ, падаю и перекатываюсь на брусчатке.
Больно. Так можно и поломаться. Чай не по травке катаюсь.
— Бах-бах-бах! — раздаются выстрелы.
Это уже мои бойцы включились в перестрелку.
— По ногам бейте! Живые нужны! — кричу я.
— Бах-бах! — раздаются выстрелы, и одна из пуль пролетает рядом…
А ведь еще сантиметров десять — и все… Никакие Елизаветы Дмитриевны мне были бы не нужны. Пуля попала рядом с моим «междуножьем», ударилась о камень на мостовой и ушла в сторону.
— Э! Суки! Я наследника хочу! — выкрикиваю я, вновь смещаясь.
Стрелять уже крайне сложно. Нападающие все в дыму от сгоревшего пороха, дыма много и у крыльца ресторана, где уже не протолкнуться от людей. Нужно будет еще работать и работать с мужиками. Чего они сгрудились в одном месте? Надо рассредотачиваться, брать в обхват нападающих. А вот — растерялись всё же в реальной боевой обстановке.
— Обходите их! — кричу я, заходя на бандитов справа.
Сместившись в сторону и встав за деревом, я теперь был почти что в тылу нападавших. Прицеливаюсь:
— Бах-бах! — еще смещаюсь из-за облака дыма. — Бах-бах!
Двое из троих нападавших валяются с подстреленными ногами. Нет, одному попал в седалище.
— Бах! — пролетающая мимо пуля обожгла щеку.
— Бах! — я поражаю уже наповал убегающего третьего бандита, в спину.
— Один минус, два трёхсотых! — кричу я, сообщая своим бойцам ситуацию. — Выход!
Замечаю, как, виляя, словно пьяному показали бутылку в водкой, но велели добраться до неё первым, бегут дружинные. Но по ним уже не стреляли, да и я успел подобрать два револьвера системы «Кольт» и засунуть оружие себе за пояс.
— Все целы? — спросил я.
— Господина земского исправника зацепило, подранило также и урядника. Но того больше посекло камнями по лицу и руке, — докладывал Петро, стоявший рядом со мной и также наблюдавший, как вязали бандитов.
Двое из троих нападавших были мне знакомы. Один из них был Бэра, а другой — боец, с которым я некогда дрался в тесных условиях номеров в трактире. И вот как раз-таки этот боец был мной убит, когда он уже убегал.
А вот что касается Бэры, то здесь я был несколько озадачен. Я стрелял ему по ногам, и вроде бы даже попал, но теперь на ногах у него не видно было никакой раны, зато рана была у этого быка в районе лопатки. И явно, что пуля вошла сзади. Значит, стрелял свой, вероятно, тот, кто после выстрела пытался убежать.
— Говори, скотина! — заорал я, засунув палец ему в рану.
Бэра заорал, как кабан, которого уже подрезали, но не совсем удачно — бывает, что свинка ещё кричит, сообщает, что не хочет быть съеденной, а жаждет жить. Но, разве объяснишь это тем членам семьи, что съехались в отчий дом на «свежатинку»? Холощеный кабан обречен, и подпитый дядя Ваня с криком «За ВДВ!» все равно завершит начатое.
Было несколько неправильным проводить экспресс-допрос прямо здесь на месте, метрах в сорока от крыльца ресторана. Так что я надеялся, что после первого нажатия на рану всё же услышу что-нибудь дельное от бандита. Чаще всего люди колются в первые моменты после того, как потерпят неудачу (а плен можно таковой счесть). Уже после может прийти осознание, что он где-то должен был смолчать, а что-то рассказать немного иначе, чтобы выгородить себя. Сейчас я был уверен, что Бэра к мыслительной деятельности ещё не способен. И пусть я раньше думал, что он вовсе не способен мыслить. Но недооценивать своих противников нельзя.